Апостол свободы

Народная клятва.

Клянусь Евангелием и своей Честью, и своим Отечеством, перед Богом и перед честным Собранием Созаклятия, что из Всего, что мне будет открыто, не скажу и не открою ничего и никому до смерти и до могилы.

Клянусь и обещаю положить на эту святую цель свою жизнь и имущество.

Клянусь и обещаю безусловную покорность законам и приказу тайного центрального болгарского революционного комитета, вечное молчание и тайность в делах.

А в противном случае, если окажусь Предателем или преступником, согласен быть убитым оружием этого созаклятия, которое имеет должность защищать меня и право — судить меня.

Клянусь!

Кроме того, Левский указал, каким образом вступающие в организацию должны приносить присягу: «Новопосвященный встанет перед столом, на который будет положено Евангелие или крест, кинжал и револьвер, и положит левую руку на сердце, а правую поднимет вверх и начнет говорить вышеуказанные слова»[176].

Делегаты разъехались, а Левский и Марин остались в Бухаресте помогать Каравелову: нужно было напечатать устав. Готовое издание представляло собой маленькую брошюрку в красной обложке; на первой ее странице разъяренный лев попирал турецкий полумесяц, а на последней был изображен бунтовщик с револьвером в руке. За обложку и рисунки заплатил Левский, питавший слабость к символам революции. Чтобы ввести врага в заблуждение относительно даты и места издания, в брошюре был указан 1870 год, Женева. Всего было отпечатано 1399 экземпляров.

Собираясь в Бухарест, на собрание, Левский надеялся встретить там Ботева, но к своему удивлению, не увидел его среди делегатов. По свидетельству Захария Стоянова, Каравелов решил, что Ботев — человек пропащий и непригоден ни для какой работы, о чем и сказал Левскому. Но Левский питал слабость к молодому поэту; он настаивал на том, что его следует разыскать, и даже если дело действительно зашло так далеко, как утверждает Каравелов, он постарается повлиять на него. Киро Тулешков стал разыскивать Ботева; оказалось, что тот находится в провинции, в тюрьме, и ему предъявлены обвинения, вытекающие из тесных связей поэта с русскими нигилистами. Узнав об этом, Левский потребовал, чтобы эмигранты помогли Ботеву, и в конце концов уговорил Каравелова и Ценовича внести за него залог. Когда же Ботева в конце концов выпустили из тюрьмы, у него не было ни гроша, не было и обуви; а к тому времени, когда ему удалось добраться до Бухареста, Левский уже уехал.

В конце июня Левский покинул столицу Румынии и направился на юг, в Олтеницу, откуда ходил пароход в Тырну-Мыгуреле. Ожидая парохода, он познакомился с местными болгарами и сумел вызвать их на откровенность. Оказалось, что они критически настроены по отношению к Каравелову; их особое недовольство вызывали постоянные нападки «Свободы» на группировку «старых». Как только Левский приехал в Тырну-Мыгуреле, он тут же написал как новому секретарю комитета Данкову, так и самому Каравелову. Данкову он заявил:

«Эти люди берутся работать, потому что я сказал, что главный центр — в Болгарии. Большинству ненавистен поступок Каравелова, потому что он нападает на старых, а другие народности слышат и пользуются этим. Потому я им сказал, что ему велено больше ничего не писать ни про старых, ни про молодых. Про каждого, кто неправ и мешает нашему народу, будет сказано Ц. комитету, и оттуда об этом скажут всем нашим, чтобы знали. Так уже и надо, ведь вот находятся люди, но как увидят такое, не хотят принимать участие. А ведь могут помочь материально… Я чувствую и узнал от многих в Валахии, что их мнение такое: если работой будут управлять из Болгарии, то дело выйдет и мы примем участие…»[177]