Апостол свободы

Левский хорошо понимал, что он и его соратники «играют судьбой семи миллионов болгар»[107] и что «действовать нужно зрело»[108]. Он страстно верил в то, что критика и самокритика необходимы для организации, если она хочет избежать провала и вовремя исправлять свои ошибки. Отвечая на письмо Ивана Кыршовского, высказавшего в осторожных выражениях недовольство его деятельностью, Левский пишет:

«Вы мне приписали, будто не вижу бревна в своем глазу, а в ваших глазах вижу и соринку! Ежели ты искренно говоришь в начале своего письма: „Любезный мой брат“, то не нужны такие увертки да труды, а скажи: вот какова твоя ошибка, и я поправлюсь, если я чист! Как и я делаю за всякую вашу кривизну, а лучше сказать — ваши путаницы! Для Отечества работаем, любезный! Скажи мне, где у меня криво, а я скажу, где у тебя криво, да поправимся, да пойдем вместе, если мы — люди!»[109].

Левский хотел, чтобы эмигранты приняли еще один принцип: он считал, что Болгария должна опираться только на собственные силы и не выдвигать в качестве предварительного требования успешного восстания помощь других государств. 11 апреля 1871 года он пишет Данаилу Попову, возражая против предложения эмигрантов послать делегацию из трех человек в Сербию для переговоров о сотрудничестве. Он считал, что об этом слишком рано говорить: «Лишь тогда, когда мы соберем все четыре конца Болгарии вместе, да сделаем список самим себе и увидим, что перед собой имеем, тогда и людей послать в Сербию будет легко, и дело ихнее в двух словах будет сделано»[110].

По опыту прошлого Левский вообще скептически относился к возможности получить помощь от Сербии, однако заявлял, что охотно готов забыть прошлое и считать их братьями, если они в самом деле помогут; но такая помощь принесет пользу только если внутри самой Болгарии все будет готово к восстанию, а поверит он в эту помощь, лишь увидев ее на поле боя. «Братья, — предупреждал он, — рассудите еще раз хорошенько, что немало нас обманывали другие, да и мы сами друг друга, вот дело и откладывается с году на год»[111].

Не менее скептично относился он и к помощи России вследствие политических особенностей царского правительства и в письме Филипу Тотю от 18 апреля 1871 года писал:

«…о первом из того, что вы предлагаете и хотите, чтобы стало поскорей, — через Н. М. Тошкова попросить Его высокое императорское величество о помощи, о чем уверены, что он и без того поможет! дай бог, чтобы помог и дал добро на нашу республику, хотя своих республиканцев он гоняет и наказывает вплоть до смерти в кандалах… Брат, мы не откажемся и от чертовой помощи, но имеем собственное предназначение…»[112].

Он снова глубоко встревожен слухами о том, что Тотю собирается летом сколотить чету, и открыто говорит, что готовить поход четы в Болгарию, зная, что в стране ведется подготовка иного рода, — ошибка: «Если бы болгары пошли за четами… то потеряли бы лучших своих юнаков, в руках которых — свобода болгарская, а потом знай опять терпи хоть целый век». Свое письмо он заканчивает образным предупреждением, основанным на горьком опыте: «Столько раз обжигались, что обгорели все, а дуть никак не научимся!».

Однако, хотя Левский употребил весь свой такт и все свое терпение, ему не удалось убедить Тотю в своей правоте. Главное здесь было в том, что Филип Тотю не был способен смириться с положением, при котором воеводы старого времени уже не были нужны. Еще труднее было Левскому со старым товарищем, Панайотом Хитовым. Мало того, что он был нерасторжимо связан с идеей освобождения родины при помощи чет, опирающихся на помощь извне; он был крайне гордым человеком, привык повелевать и не мог смириться с тем, что должен поступить в подчинение к собственному знаменосцу. Левский был глубоко привязан к старому воеводе и уважал его; весь 1871 год он переписывался с ним, пытаясь склонить Хитова к служению внутренней организации. Однако Хитов продолжал собирать собственную чету; он съездил в Сербию, чтобы проверить, не пахнет ли в воздухе новым конфликтом между сербами и турками, что послужило бы поддержкой для болгарского восстания. Когда поездка в Сербию ничего не дала, воевода написал Левскому, и тот увидел, что Хитов так и не понял, каковы характер и цели внутренней организации. К тому же он советовал Левскому не спешить с восстанием, ибо это будет ошибкой (хотя сам Левский ничего так не хотел, как избежать этой самой ошибки), потому что международная обстановка восстанию не благоприятствует, — иными словами, на помощь Сербии рассчитывать нельзя.