Апостол свободы

«Думаю и надеюсь, что вы последуете нашему народному высшегласию, которое уже назначено так: Б.Р.Ц.К.-в Болгарии, и пока он не подпишет, я ничего не делаю, поняли? Сытый не знает, сколько хлеба дать голодному, потому голодного и спрашивают: сколько тебе дать? И еще яснее: малые реки текут в большие и прочее, каждый разумный поймет, и вы поймите.

Насчет второго — увидим, будем ли мы с вами братьями единодружными. Дай бог, чтобы такие нашлись и наш Центральный комитет пустил корни по ту сторону Дуная».

Уже подписав письмо, Левский прибавляет постскриптум, который начинается следующими словами: «Гляньте и на нашу песню и посмотрите, как мы поем и как вы хотите петь; потому что как решит большинство запевал, так тому и быть». И далее сообщает, что во многих районах страны идет подготовка к конференции и даже избраны делегаты, но дело приостановлено из-за нехватки денег. Когда конференция состоится, пускай эмигранты приедут из Румынии и послушают, но сам он категорически отказывается ехать в Румынию единственным представителем организации, имеющей численное превосходство, лишь затем, чтобы присутствовать на конференции эмигрантов.

Недвусмысленно и ясно заявляя, что Ловечский центральный комитет — не просто независимая организация, но, по его личному мнению, орган высшей революционной власти, Левский тем не менее не забывал о том, что следует предоставить эмигрантам возможность участия в ней. Он давал себе ясный отчет в том, как велики масштабы дела, которое предстоит ему. Чтобы добиться для Болгарии такой свободы, при которой сами болгары будут решать свою судьбу, понадобятся совместные усилия всех болгар, где бы они ни находились. Он знал, что мало кто пригоден на роль профессионального революционера, каковым был он сам, и не ожидал от людей большего, чем они могли дать. Однако он требовал, чтобы каждый болгарин внес в общее дело свой вклад чем может, деньгами или работой; каждый должен помочь организации по мере своих способностей. Единство необходимо, но не все равно какое, и оно не является самоцелью; будь это так, он легко добился бы единства, явившись на поклон к эмигрантам. Это должно быть именно то единство, какое требуется для дела, и основа у него должна быть такая, как нужно, и служить оно должно той тактике, которая необходима.

Объясняя, как сочетать дисциплину и демократию, Левский часто прибегал к метафоре хоро, чтобы его мог понять любой болгарин. Танец хоро был не столько выражением веселья, сколько выполнением обряда, выражавшего общность и сплоченность всех его участников. Без хоро не обходился ни один праздник. Каждое воскресенье или в любой праздничный день все население села собирается в обычном месте, где-нибудь под открытым небом; запоют волынки и свирели, загудят барабаны, и стар и млад пускается в пляс, но не сам по себе и даже не парами; болгарское хоро танцуют все вместе, становясь в один ряд, каждый берется за руки соседей или за их кушаки, когда ритм учащается. К танцу может присоединиться каждый, даже никому не известный путник, если ему нравится ритм и хочется танцевать. Стоит лишь шагнуть вперед, и ты становишься звеном живой цепи, которая движется как один человек, колышется и вьется по поляне, отбивая ритм в строгом согласии с музыкой; такт становится все чаще и сложнее каждый раз, когда танцор, ведущий хоро, взмахнет вышитым платком; барабан стучит, как одно общее сердце, и ритм бежит по ладоням как электрический ток. Каждый болгарин знает, какое наслаждение и радость — танцевать вместе со всеми, и каждому болгарину понятна роль музыки и танцора, ведущего хоро. Вот как, говорил Левский, должна работать наша организация; как огромное хоро, в котором каждый пляшет под одну музыку, в одном ритме со всеми.