Аппендикс

– Нечего орать, – подумал Вал, которому казалось, что это он сам надрывается. – Все настолько запутанно, что ором колтун не разрубишь. Надо – по ниточке. На это и жизни не хватит. Пока распутываешь, несправедливо окочурятся миллионы, и сам ты падешь от предательства, от слабости глупых палачей или, что еще хуже, своей собственной. А может, это и не она кричит сипом. Не она, моя любовь, которую я ждал так долго, что уже не смог дождаться, а я сам. Разучился вести себя по-человечески, то есть прилично, то есть лживо, то есть вне любви, стало быть, я правильно себя веду, потому что все-таки люблю, но совсем не хочу этого, просто не имею права. А может, это все ерунда, я уже потерял разум, и мы лишь неосознанно ищем нового напряжения, чтобы, преодолев его, опять соединиться и начать удаляться вновь, как тектонические плиты, но только, пожалуйста, пусть это будет вне капитализма и коммунизма. Возможно ли это? Ведь мы наполнились всей этой ерундой, как гнилушки.

– Кстати, наша страна не единственное место справедливости, – злопамятно все-таки вставила я в тишину, усевшись обратно в машину. – Были еще Китай или Северная Корея. Напра-вво, нале-вво, – неужели нельзя рассуждать вне этого удушающего марша? Неужели он дороже выбора между жизнью и смертью, на которую обрекает?

– Ты прости меня, я ведь был одним из первых, кто бежал от мифа. Еще от отца я знаю про злобу и фальшь, которыми управляли безликие бюрократы, про то, что ваша революция была предана чуть ли не на следующий день. Я это просто от отчаяния. Бинарность и тоска по утопии завела нас в тупик. Всем казалось, даже если все всё понимали, что вы были каким-то противовесом. Да так оно и было. Противовес одного зла против другого, должен же быть противовес! Ты обязана понять, что здесь творилось. Пойми, люди находили в себе силы бороться только потому, что все-таки существовал ваш Союз, когда у нас – ненормированный рабочий день на фабриках, эксплуатация, унижение женщин, безграмотность…

Вроде бы он все знал и все равно повторял то же самое. Для него это были магические слова, как, впрочем, и мои – для меня.

Диего меж тем вытащил наушники:

– И почему нужно было драпать из квартиры? Может, нам все-таки – в полицию?

Мда. Мальчик тоже был довольно упрямым.

– Вычеркни эти позывы навсегда, если не хочешь быть вычеркнут из жизни, – лицо Вала было мрачным, как воды Тибра.

Опять заладил дождь. Вал к себе не приглашал, у меня торчала Оля. Кто мог приютить в такой час Диего, по дурацкому капризу Вала вытащенного из своего волглого гнезда? – Открыв Молескин, я наткнулась на нечитаемый, с резким наклоном влево почерк Чиччо. Строчка перекрывала собой все свободное место сегодняшней даты, и я наизусть знала, что там написано «не пропустить!».

«Настоящее – точка, будущее – линия, а нас, кажется, занесло на кривую вопросительного знака», – прижался ко мне мягкой щетиной Вал и сразу уехал.