Аппендикс

Я не смогла как следует подумать над его словами. Атмосфера в кинозальчике царила развеселая. Вспоминали песни о дожде. Ждали еще нескольких преданных, в том числе одного слепого. Чиччо, словно берегущий голос тенор, каждый раз просил поплотнее прикрыть дверь и, как всегда, сетовал на то, что пришедших было так мало. Сегодня Чиччо пенял на непогоду, как будто в эту клеть могло упихаться хотя бы еще пять человек. «Когда обстоятельства сгущаются, истинные смельчаки выходят на дорогу», – прокомментировал он в экстазе наше появление. Да уж, Диего был лакомым кусочком в этом пристанище старперов, и все с надеждой его оглядывали. «Я не отниму у вас много времени», – пообещал Чиччо и посвятил введению не менее получаса. Говорил он о пост-Кеннедийном синдроме заговора в американском кино шестидесятых-семидесятых, намекнув между прочим о какой-то смутной угрозе непонятно от кого в его адрес за пропаганду этой версии. Триллер про расследование загадочного убийства одного американского политика переливался через край каскадерскими сценами погони. Угнанная журналистом, решившим разобраться в деле, полицейская машина въезжала в супермаркет через брызнувшую стеклом витрину, взрыв лодки, где скрывался единственный из тех, кто что-то знал, вздымал океан, но журналист, мускулистый красавчик под два метра, оказывался невредимым снова и снова. Однако те же темные силы в конце концов все-таки укокошивали его подтишок. Посмертно его превращали в маниакального убийцу. Добро не побеждало. С гибелью главного героя расследования прекращались, и комиссия юристов сообщала о том, что никакого заговора никогда не существовало. Правда умирала вместе с тем, кто был убит ради ее сокрытия. Все, как обычно. Как не в кино. Диего выглядел озадаченным. Ничего подобного он еще не видел. «Вот это да, – воскликнул он, – фильм почти середины прошлого века, и где-то даже клевый!» Зрители, которые желали видеть в Диего юного киномана, расстроились. Во время Чиччиных сорокаминутных комментариев о гибели Джона и Роберта Кеннеди Диего посерел и уменьшился вдвое, но нам пришлось вытерпеть до конца, пока не распрощались последние зрители, грозно остановленные у самого порога, дабы выслушать воспоминания Чиччо о том далеком дне убийства президента, который маленький свидетель-провинциал провел в Риме.

Чиччо совсем не обрадовался, что Диего сегодня будет спать у него. Будущий композитор, на его взгляд, должен был быть поумнее. Чтобы поддержать его в бодром настроении, мне пришлось снова пообещать ему встречу со своим трансом, который якобы что-то знал о похищенной Орланди. Этого несуществующего транса я держала наготове, как манок.

Наконец Чиччо укатил вместе с Диего, а я была в таком возбуждении, что добралась до дома пешком. Было около трех ночи. Оля исчезла, но повсюду висели ее постиранные тряпки, и я, смыв под горячим душем все следы, поменяв простыню и перевернув подушку, поскорей завалилась в этом пестром шатре.

Когда я проснулась, было позднее утро. Посмотрев вниз, через окошечко в стене у кровати, я увидела, что Оля сидит за столом, положив голову на руки.

– Ты что, совсем не спала? – удивилась я.

– Все прекрасно, – задрала она голову, – я нашла Яна, он пока в больнице Святого Духа.

– Его положили в больницу?

– Да нет, он просто там притулился в одном из коридоров какого-то офиса, на ночевку. А ты вот во сне стонала. Что-то болит? Справа или слева? – вспрыгнула она наверх пощупать мне живот. От нее опять несло сивухой, но пьяной она не выглядела. – Не аппендицит ли? Дай-ка посмотрю.

– Да ты что, какой аппендицит! У меня был перитонит в детстве. Еле выжила, – отстранилась я и на всякий случай показала ей шов.

– Ой, – и она чуть стянула штаны, – ой.

На правой части ее бледного живота кто-то расписался таким же точно неровным, толстым швом.

– Больница имени Веры Слуцкой? – осторожно спросила она, вглядываясь в меня, как будто я чем-то измазалась, а потом воскликнула: – Так это… ты?! Ведь мне уже давно мерещилось, что я тебя где-то видела.

– Олька?! – воскликнула вслед за ней и я.

– Ни фига себе! – с восторженным ужасом и недоверчивой нежностью воскликнули, а потом прошептали мы вместе.

Надуманное чувство одиночества разбивается о случайно появившегося двойника. Он любит те же книги, что и ты, его мать и отец родились в том же году, что и твои, вы жили в одном городе и даже ходили в один и тот же кружок. Может быть, в прошлой жизни вы были близнецами или молекулы одного и того же вещества залетели в вас при рождении (спросить его, в каком роддоме). Нет, у меня с Олей все было совсем не так. И все же у нас было небольшое общее прошлое. Оказавшись среди тех, кто жил или просто гостил в центральных районах города-героя и кому однажды не посчастливилось вовремя дождаться скорой Первого мая, мы проходили мимо друг друга в еще одном многомиллионном городе, каким-то чудом познакомились, но ни разу ни о чем не догадались.