Аппендикс

Однажды он поддался искушению узнать о сирене побольше. Пожалуй, это был единственный в его жизни случай юношеского бунтарства, если только не считать бунтарством все то, что Кристиан совершал или не совершал вопреки своему окружению, интуитивно ощущая, что протекция, предсказуемость, опасная иллюзия центральности собственной среды, делающая такими удобными ступени жизненного витка, – не для любопытных, независимых и в то же время скрытных характеров. Порой такие выбирают анонимность (для них сравнимую чуть ли не с самоубийством), так как, увы, по большому счету никогда не могут принять свое прошлое, дабы совсем позабыть о нем и с душой взяться за новую жизнь, а продолжают перемалывать отрицание. И все же это люди противостояния. Ну разве не революционным был, например, необъяснимый интерес Кристиана к нумизматике, вспыхнувший в нем еще лет в десять? Ведь не было научных интересов в их районе, и никто не смог бы заподозрить ничего подобного в туповатом верзиле, кроме, может, одного чуднóго мальчишки, которого по воскресеньям привозили в их район навестить то ли тетку, то ли бабушку. Тщетно потом она зазывала своего гостя из окна на обед, в конце концов выволакивая его за вихры из бара, где он у стойки подслушивал разговоры взрослых мужчин. Иногда конопатый важно доставал из рюкзака тяжелые папки. «Аверс, – говорил он, переворачивал страницу и, помолчав, сквозь желтые ресницы оценив впечатление, произведенное на Кристиана, добавлял: – Реверс». В один из дней Кристиан притащил с собой блокнот, и мальчишка позволил ему скопировать с помощью карандашной штриховки некоторые монеты. Теперь у Кристиана тоже была своя коллекция. То, что она была легкой, было ему только на руку. «Немецкий рейх, сплав, отчеканено в тысяча девятьсот сороковом году, диаметр примерно двадцать миллиметров. На аверсе – герб, на реверсе – номинал десять пфеннигов», – повторял он уже наизусть, выуживая из кармана свое сокровище. В его коллекции было немало заморских монет, и две были связаны с экзотической тучной страной, противоречивые слухи о которой то и дело пролетали мимо его ушей. «ЧиЧиЧиПи[122], – сказал как-то мальчишка, положив ему на ладонь увесистый диск, – отчеканено в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, серебро, на аверсе – рабочий, можешь немного подержать».

«ЧиЧиЧиПи – это почти то же самое, что Царская Россия», – покровительственно добавил он, когда Кристиан неуклюже начал переписывать данные.

Иногда мелкий штрих, хрупкая, еле различимая деталь, словно рука создателя из эмпирея, способны закрутить вокруг себя целый мир. Как бы там ни было, но Кристиан в дальнейшем нередко размышлял в категориях аверса и реверса, что, конечно, не имело для него никакого отношения к орлу и решке. А в тот день, когда образ Оли уж слишком навязчиво встал перед глазами, Кристиан, пытаясь уверить себя, что это необходимо для работы, пробежал страницы Википедии о России и набрел на фильм, где одна женщина разрушала судьбы мужчин. Она (и его волнистые волосы на секунду вздыбились) в самом деле чем-то напоминала эту бездомную. Поскорей он закрыл окно виртуального мира, который уже принялся стремительно выгрызать в нем пространство, расширяясь, удлиняясь и множась, словно какая-то степь, словно Транссибирская магистраль, словно их дикие многоступенчатые имена. Прочь, медведи в ушанках, прочь, инстинкт саморазрушения! – мог бы отрезать Кристиан, если б умел выражать свои мысли. Непрактичный интерес к бомжовой красавке сбрасывал на раз скалолаза Кристиана с завоеванного им пика. Но чего же ради? Он не любил любовь. Эта терпкая штука была перевязана страданиями, а он еще по работе в порту помнил, что существуют и висельные, или, например, такие глупые, но не менее упрямые узлы, которые легче просто разрубить, если к тому же не прошел хитроумной моряцкой школы. Веревки нужны были, скорее чтоб привязать якорь и с глаз долой бросить неудобную тяжесть на дно, так чтоб она не могла уже больше никогда навредить.

На следующий день после короткого звонка с чьего-то мобильника (разговор быстро прервался, а обратные звонки не принимались) мы с Валом минут за сорок все-таки отыскали никак не обозначенный на картах пункт заключения и, покружив вокруг высокого забора Понте Галерия, притормозили в поисках входа. Тотчас же стена раздвинулась, оказавшись воротами. Вышел полицейский. Ах вот, оказывается, что: все эти полчаса они следили за нами, и даже останавливаться в этой зоне было запрещено, что уж говорить о посещениях.