Аппендикс

– Бабушка говорит, что Он и сейчас есть, – кажется, немного обиделась за бабушку и, главное, за свою маму Машка. В первые дни под платьем на ней висел крестик, но потом воспитательницы убедили ее, что гораздо надежнее ему будет в шкафу под замком, где хранились гирлянды, флажки и другие разные вещи, которые доставали к тому или иному празднику.

– Ну Маш, скажи уж проповедь какую-нибудь или что там надо…

– Да нельзя, он не нашей был веры, – важно покачала головой Машка.

Ну и дела. Правда раздваивалась, а в вере не было никакого согласия.

Как-то раз мы тайно выбрались за территорию и заглянули в маленькую деревянную церквушку. Там старухи в темноте бормотали в терпком, резком запахе дыма и каких-то растений. Светке стало плохо.

«Бабули, Бога давно нет!» – крикнули мы в темноту, и бабки заверещали о том, что мы посланы бесом. Было очень смешно.

– Ладно. Давайте по-немецки, – решила наконец я.

Все замолчали.

              Ин майн гар зу траур трауриг ливен,
              их вайс нихт вас сол беда бедойтен
              майн херц, майн херц ист трауриг
              ден кайза, ден кайза майн граб
              тот айн лид гештальт давай
              унд гевальтих мелодай
              деа хайне лорелай[135]

Сами по себе выходили из меня слова, похожие на слова одного немецкого поэта, которые когда-то давно читала мать.

– Аминь, – припечатала Машка.

– Красиво. А про что это? – спросила Ленка. – Про любовь или про войну?

– Про беду это, про страшный ливень и тьму, – Светка прижалась к стволу.

– Стихи не бывают про что. Они про все.

Девчонки уважительно помолчали.

– А по-моему, надо, чтоб всем понятно, – возразила Настя. Не постеснялась вот выступить, хоть и сломала мне в драке палец.

Но сегодня я была настроена великодушно и не стала ее прерывать.

              Прибежали в избу дети,
              Второпях зовут отца,
              Тятя, тятя, наши сети
              Притащили мертвеца, —

начала она скороговоркой… Ой, ну кто ж этого не знал? И что это она так вцепилась в моего Пушкина? Хотя, надо признать, стихотворение подходило. Ведь Череп был мастером страшилок! Кто теперь будет их нам рассказывать? Я уже начинала скучать по нему.

Настя читала все лучше, и казалось, что это сам Череп, которого я теперь решила называть Гертом, вещает из глубины. Про распухшее тело и впившихся в него черных раков у него получилось особенно здорово.

После последних звуков я взяла Маринку и Светку за руки, а они взяли за руки Галку и Настю.

              И утопленник стучится
              Под окном и у ворот

– Аминь, – опять заключила Машка, и вскоре земля сокрыла Герта.

На следующее утро мы снова собрались над обрывом. Был солнечный день. Внизу серела река, и красные берега сияли. Машка все-таки решила смастерить для могилы крест из прутьев, и мы сделали набалдашник из фольги от конфет. Мы боялись только, что собаки разроют свеженасыпанный холмик, но вскоре случилась беда, после которой подобной опасности больше не существовало.

Затмение

При этой мысли я почувствовал гордость; огромная радость овладела мной: ничто более не должно было отличать меня от множества.

Вальтер Беньямин. Фалерно и сушеная треска

Едва начавшийся год замелькал днями. Даже императоры периода военной анархии, пожалуй, не были настолько мимолетны. Сторожкий взгляд Флорина не умел приостановить ход вещей, что уж говорить о тех, кто таял и тайно пах, как горячий шоколад, занятый больше своим узким кругом или, вернее, его радиусом.