Апраксинцы

Въ залу входятъ тятенька, маменька и двое чадъ ихъ: дочь, пухленькая, краснощекая двушка лтъ шестнадцати въ розовомъ тарлатановомъ плать и сынъ лтъ девятнадцати, въ сюртук и цвтномъ галстук,- физіономія, напоминающая господина, котораго обыкновенно пишутъ на цирульныхъ вывскахъ; т же усы, та же прическа. Тятенька ихъ въ длиннополомъ сюртук и дутыхъ сапогахъ. Изъ-подъ его клинистой бороды виднются дв медали, одна на красной, другая на голубой лентахъ. Маменька, съ повязанной косынкою головой, въ длинныхъ брильянтовыхъ серьгахъ и съ довольно почтеннаго размра брюшкомъ.

Молодой человкъ съ перстнемъ на указательномъ пальц все еще прогуливается и думаетъ: «Пора и о дам позаботиться, а то посл обда не успешь носа утереть, какъ и расхватаютъ ихъ. Вотъ важная штучка: пойду и попрошу ее на кадриль». Онъ предварительно топнулъ ногою, какъ застоявшаяся лошадь, поправилъ галстукъ и нагнувъ немного голову, какъ-будто кого-нибудь сбирался боднуть, подошелъ къ знакомой уже намъ двиц въ розовомъ тарлатановомъ плать.

— Позвольте васъ анжировать на первую кадриль, — началъ онъ, расшаркиваясь.

Двушка зардлась ярче своего платья, опустила глазки и прошептала:

— Извольте.

— А на ланце?

— Я не танцую.

Кавалеръ, очень довольный собою, отошелъ въ сторону.

— Что, Паша? Хе-хе-хе…. Вотъ и завербовала одного молодца, — шутитъ съ нею тятенька. — Главное дло починъ есть, — а починъ дороже денегъ. Хе-хе-хе.

— Ахъ, папенька, оставьте!

— Оставьте! а небось самой любо. А ты что-жъ себ двушку не ищешь? обратился онъ къ сыну. Хошь, я теб найду?

— Нтъ, тятенька, не извольте безпокоиться; я лучше ужо, по-малости въ горку сыграю….

Въ углу на стол поставлена закуска съ цлою батареею штофовъ, графиновъ и бутылокъ. Поодаль стоятъ двое гостей въ сибиркахъ. Они разговариваютъ, но разговоръ ихъ какъ-то не клеится; головы ихъ то-и-дло поворачиваются къ закуск. Подобно магниту, притягивающему желзо, столъ съ бутылками и штофами такъ и притягиваетъ ихъ. Нсколько времени они борятся съ притягательной силой, наконецъ она беретъ верхъ, и они подходятъ къ столу.

— Выпьемте, Иванъ Иванычъ, говоритъ одинъ:- вдь еще долго дожидаться, и наливаетъ дв рюмки.

Офиціанту, стоящему поодаль, такая несвоевременная выпивка очень не нравится. Онъ начинаетъ коситься.

— Ты на внчанье-то не похалъ?

— Не похалъ. Чего я тамъ не видалъ?

— Обыкновенно… И я вотъ тоже не похалъ. Да и лучше оно, по-крайности мы здсь рюмку, другую выпьемъ, говоритъ Иванъ Иванычъ, выпивъ рюмку водки и тыкаетъ вилкой въ селедку.

Увидя это, офиціантъ не вытерплъ и подошелъ къ нимъ.

— Ужъ вы хоть селедку-то не портите. Закусывайте вонъ сыромъ, а то какой вы видъ теперь изъ нее сдлали, замчаетъ онъ.

— Что-жъ разв мы не гости?…

— Кто говоритъ, что вы не гости, да на все чередъ знать надо. Смотрите, разв кто пьетъ теперь….

— Ну, ничего, поправишь, замчаютъ гости и отходятъ въ сторону.

Комнаты все боле и боле наполняются гостями. Кажется, вся каста патриціевъ-хозяевъ собралась здсь, начиная съ лицевой аристократической линіи и до тряпичнаго ряда. Музыканты строятъ свои инструменты.

Въ залу вбгаетъ Миша, шаферъ жениха; въ петлиц его фрака красуется розанъ.

— Михайло Родіонычъ! Михайло Родіонычъ! пищитъ ему одна гостья:- вы замтили, чья свчка больше обгорла: жениха или невстина?

— Невстина, невстина! впопыхахъ отвчаетъ шаферъ и стремится дале.

— Бдняжечка! раньше женишка умретъ! продолжаетъ гостья и отходитъ въ сторону.

Но вотъ офиціантъ махнулъ салфеткой музыкантамъ и раздались звуки какого-то марша. «Пріхали, пріхали!» послышался шопотъ, и въ залу въ сопровожденіи гостей вошли новобрачные. Живо бросилась мужская половина рода человческаго къ закуск и въ нсколько минутъ опустошила столъ. Нкоторыя женщины удалились въ отдльную комнату и тоже пропустили по маленькой очищенной. Черезъ четверть часа вс уже сидли за столомъ. На самой середин, передъ вазою съ цвтами, на которой изображены сатиръ и нимфа, сидятъ новобрачные; по правую и по лвую сторону — ихъ родители; дале дьяконъ, тотъ самый дьяконъ, который такъ удивилъ своимъ голосомъ въ церкви, родственники и почетные гости, между которыми два офицера въ парадной форм и квартальный надзиратель. Офицеры эти приглашены самимъ кухмистеромъ. У одного конца сидитъ цлый рядъ двицъ и напротивъ ихъ кавалеры. Въ комнат, смежной съ залою, помстились третьестепенные гости — молодцы Бирюкова и Харламова и вс любящіе выпить и вмст съ тмъ боящіеся общественнаго мннія.

Бокалы налиты шампанскимъ. «За здоровье новобрачныхъ!» прокричалъ офиціантъ, музыканты заиграли тушъ и гости забили вилками въ тарелки и рюмки.

— Горько! проговорилъ кто-то изъ родственниковъ невсты.

— И мн горько! отозвался другой: — подсластите!

Новобрачные посмотрли другъ на друга.

— Миколай! что-жъ, поцлуй жену-то! проговорилъ Бирюковъ, толкнувъ подъ бокъ сына.

И они поцловались. Ярко зардлась новобрачная, исполнивъ требованіе родственниковъ, и только-что сла, какъ снова послышалося «горько». Церемонія повторилась. Что длать, обычай старины! Попробуй-ка его не исполнить, такъ апраксинскія сплетницы вс кости перемоютъ!