Апрельская ведьма

Попасть на крышу было просто. Достаточно подняться по лесенке и пройти в обычную дверь, и все. Крыша института должна быть доступна, поскольку там стоят пластиковые «пузыри» – большие уродливые защитные колпаки, прикрывающие объективы камер и других приборов, всегда нацеленных в небо.

И, едва открыв дверь, Маргарета увидела северное сияние. Гигантское, охватившее полнеба, а цвета! – о таком она только слышала. Обычно сияние бывало белым или голубоватым, но в тот вечер в небе вздымались темно-фиолетовые гребни, волнистые контуры то возникали, то растворялись, огромные пурпурные клочья развевались, как белье на сказочном ветру. И небо отражала земля. Снега на ней вдруг сделались сиреневыми.

– Ой! – вырвалось у Маргареты, одновременно очарованной и разочарованной. Проработав в Кируне уже два года, она так и не избавилась от страстного иррационального желания услышать северное сияние, ей хотелось, чтобы космос наполнила музыка, едва солнечные электроны начнут свой танец в стратосфере, чтобы скрипки следовали за колыханием каждой складки этого небесного занавеса, чтобы грянули литавры и трубы, едва солнечная корона явит свои лучи, и чтобы потом, когда представление окончится, в небесах еще длилась бы, угасая, серебряная песня тихой флейты.

Но, естественно, услышать северное сияние невозможно, даже такое фиолетовое. Цвет зависит от глубины, на которую высокоскоростные электроны проникают в атмосферу. Но все равно, при всех своих электронах, этот струящийся фиолетовый шелковый занавес был чудом, а тому, кто сподобился лицезреть чудо, надлежит затаить дыхание, прижать ладонь к груди и обратить лицо к небу. И можно ликовать в душе, но – молча, чтобы не выдать себя ни единым звуком…

Эх! Отняв руку от груди, она полезла в карман за сигаретами. Если каждому хранить молчание перед лицом чуда, то молчать придется всем на нашей планете. Ибо что он такое, этот елочный шарик, если не чудо? Забытое чудо, шумное, конечно, и захламленное, полное суррогатов и тривиальностей, полинялых пластиковых уточек и старых календарей, драных колготок и свалявшихся акриловых кофточек, вонючих отбросов и засаленных посудных тряпок. И, быть может, нам стоит быть благодарными за весь этот отвлекающий нас мусор, думала Маргарета, потому что если бы мы, люди, постоянно помнили, что живем посреди чуда, нам пришлось бы, как диснеевским феям, шествовать повсюду, выпрямившись, с торжественно-мрачными лицами, в развевающихся мантиях, без конца восторженно ахая и охая над каждым листком и травинкой. Веселое занятие, ничего не скажешь.

Она наклонилась зажечь сигарету, и в этот момент ее толкнули в спину дверью, да так, что Маргарета отлетела на несколько шагов. В проем двери просунулась квадратная физиономия Викинга.

– Опля! – сказал он. – Прошу прощения.

Маргарета наконец обрела равновесие.

– Ничего страшного. Идите сюда, сегодня тут грандиозное шоу.

– Да вижу. – Викинг провел рукой по лицу. – Великолепно!

Он был в одной рубашке, да еще с наполовину закатанными рукавами.

– Не холодно? – спросила Маргарета.

– Нет. Я как раз остыть хочу. Там внизу жарковато, народ уже дошел до кондиции…

– Смотрите, легкие можно застудить!

Викинг, ухмыльнувшись, подмигнул ей:

– Ну и что. Я верю в жизнь после смерти.

Маргарета смущенно хихикнула и, обхватив плечи руками, потопала туфельками, чтобы согреть онемевшие ноги.

– Сама-то я, как видите, в пальто…

– Да. Но в туфлях.

– Просто у некоторых такая привычка: ничему до конца не верить. Даже температуре воздуха.

Наступило молчание. Северное сияние над их головами разошлось не на шутку.

– А это, наверное, здорово – верить? – спросила Маргарета. – Это упрощает жизнь?

Викинг с легким вздохом скрестил руки на груди.

– Корректным ответом будет «нет». Вера, строго говоря, не является ни способом получения удовольствия, ни средством упрощения жизни.

Маргарета ждала продолжения, но он больше ничего не сказал. Пришлось пробиваться дальше самой.

– А какой настоящий ответ? Некорректный?

– Настоящим ответом будет «да». Верить – это здорово. Это делает жизнь проще. Дает доступ к иному языку. – Он обернулся и, прищурясь, посмотрел на нее. – Я не ошибусь, если предположу, что вы – заблудившийся гуманитарий?

Маргарета рассмеялась:

– Пожалуй. Только заблудившийся – скорее, чем гуманитарий. Если я понятно говорю…

– Нет. Как вас занесло в физику?

Маргарета глубоко затянулась. Рассказать? Нет. Можно, скажем, с ним переспать, если до этого дойдет, но рассказать про параболоиды в Тануме – никогда. Есть же, в конце концов, границы…

– Э-э, – протянула она. – Знаете, как оно было в семидесятые. Физиком никто не хотел быть, все рвались в социологи. Так что на естественно-научные специальности брали всех, кто подвернется… Вот я и подвернулась. Я, собственно, думала стать археологом.

Прислонившись к стене, она загасила окурок о туфлю, мгновение пепел черной точкой лежал на светлой коже, потом распался, и темные хлопья упали на снег.

– Гравитация, – хихикнула Маргарета, – и тут тоже…