Апрельская ведьма

Викинг вопросительно поднял брови, но ничего не сказал. Маргарета выпрямилась и, сунув руки в карманы, втянула шею и подбородок под воротник.

– Могу ли я со своей стороны предположить, что вы совершили квантовый скачок? – спросила она. – Из класса в класс?

Он поспешно улыбнулся:

– Ну да. Папаша был лесорубом. А вы?

– Ясное дело. Мама была социальным работником, пока не стала домохозяйкой.

– Ага, – отозвался Викинг. – И что же, вы увидели или узнали что-нибудь новенькое, пока перепрыгивали?

– Да так, кое-что, – усмехнулась Маргарета. – О том, что нам досталось и чего не досталось.

Викинг с размаху захлопал себя руками по бокам, пар от дыхания клубился возле носа, как белый плюмаж.

– Самоуверенности, верно? Этой, испускаемой каждым человеком: ты – это норма, а все остальные – исключения из нее? Да, у нас ее нет. Как и уверенности, что тот, кто рожден богатым, достоин богатства, в то время как другие достойны той нищеты, которая им дана по рождению.

Маргарета криво усмехнулась:

– Вы забыли про плюсы. Свободу. У нас есть свобода, которой у них не будет никогда.

Викинг сунул руки под мышки. Он начал мерзнуть и забыл про северное сияние.

– Может быть.

– Это особенно заметно по женщинам, – продолжала Маргарета. – Жалко смотреть…

Викинг принялся прыгать с ноги на ногу, продолжая прятать ладони под мышками.

– В каком смысле?

– Они до ужаса воспитанные. Никогда не повышают голоса. Никогда не хохочут во все горло. Не бегают. Не лазают. Не фантазируют. Только знай себе сидят сжав коленки и надеются, что никого не побеспокоили. Какие-то полумертвые.

Викинг, не переставая прыгать, словно заглянул куда-то внутрь себя.

– Да, – сказал он, – тут вы, пожалуй, правы. Это и мужчин касается. Принадлежность к имущему классу накладывает требование единообразия. К пролетариату, впрочем, тоже.

Тут запрыгала и Маргарета, она тоже замерзла, а спускаться вниз не хотелось. В кои-то веки можно честно поговорить с честным человеком. Их ноги выбивали в такт чечетку по крыше.

– Однако мы, путешественники из класса в класс, свободны, – сказала она. – Мы все разные. И в этом наш ресурс.

Вздох Викинга облачком повис на губах.

– Не знаю. Иногда, наверно, приятно ощущать свою принадлежность как что-то очевидное и не требующее рассуждений.

Маргарета закрыла глаза и задумалась, продолжая прыгать.

– Нет, – наконец сказала она. – Приятно как раз этого избежать.

– Значит, никаких минусов вы не видите? Свобода и только?

Маргарета перестала прыгать и крепко обхватила плечи руками. Викинг тоже остановился, тяжело дыша.

– Нет, почему же, – ответила Маргарета, – один минус есть. Только я не способна разобраться, что это – психологическая проблема личного порядка или следствие квантового скачка. Я лишилась доверчивости. Никому не могу довериться.

Викинг мгновение пристально смотрел на нее, а потом тоже обхватил себя руками.

– Доверчивости? – переспросил он. – Не вижу для нее никаких оснований.

– Вы тоже никому не доверяетесь?

Викинг открыл дверь, жестом погоняя ее в тепло.

– Я доверяюсь Богу, – сказал он. – Но людям? С какой стати доверяться людям? Они способны на все, что угодно.

Здание полиции Норчёпинга торчит на Северной Променаден, словно восклицательный знак. Маргарета видит его уже издали, но, подъехав, вынуждена сделать еще два оборота по круговой развязке, соображая, куда припарковаться.

Норчёпинг в своем репертуаре. С неба по-прежнему льется свет, отдающий латунью, вдоль улиц все так же гремят трамваи, а горожане торопятся так же, как и тридцать лет назад. Она обожает этот город. Тут ни в малейшей степени не ощущается той тошнотворной праведности, которая в Кируне временами доводит ее до исступления. Пожалуй, бросит она всю эту бумажную жвачку и переберется сюда и, используя свое педагогическое образование, устроится адъюнктом в какую-нибудь гимназию и заведет любовника. Какого-нибудь фермера, с шершавыми щеками и уходящими в почву Эстергётланда глубокими корнями. Что-то в этом есть. Или, может, пойти по стопам Хубертссона и отправляться каждый четверг на вполне благопристойные танцевальные вечера в «Стандард-отель». Чтобы потом каждую пятницу расхаживать с улыбкой сытого Чеширского Кота. В точности как Хубертссон.

Но увы. Не получится. Тот, кто рос в доме Тети Эллен, не может бросить бумажную жвачку, он обязан завершить то, что начал. С Маргаретиной диссертацией получается та же история, что и с салфеточками, которые она когда-то начинала вышивать, – хоть ты и знаешь, что результат окажется плачевным, а довести проект до конца придется. Так велела Тетя Эллен. Или Бог. Или Управление высшего образования.