Апрельская ведьма

Тетя Эллен наклонилась над ней, она говорила очень тихо и отчетливо:

– Пей, – сказала она. – Попробуй только не выпить…

Позади нее тикали кухонные часы, маленькая красная секундная стрелка вприпрыжку скакала по циферблату. В тот момент, когда она достигла двенадцати, рука Биргитты потянулась к стакану, а когда дошла до шести, стакан был уже пуст.

И началось новое время.

Хубертссон помаргивает, мотая головой, как проснувшийся медведь, покуда Кристина с Хеленой ведут его к его собственной смотровой кушетке у стены.

– Сейчас отдохни немножко, – говорит Кристина. – Минут через пятнадцать повторим анализ и тогда посмотрим, отправлять тебя в Муталу или нет…

Он что-то бормочет, лишь через несколько секунд Кристина понимает, что он говорит. Приют. Ну конечно, ведь звонили из приюта… Она оборачивается к Хелене, укрывающей в этот момент Хубертссона желтым вафельным покрывалом, с преувеличенной нежностью укутывая его плечи.

– Кто звонил из приюта?

– Черстин Первая.

– О’кей, я перезвоню.

Она набирает номер с телефона Хубертссона и барабанит своими ухоженными ногтями по его письменному столу, слушая длинные сигналы. Черстин Первая берет трубку не сразу и отвечает звонким, словно стеклянным голосом. Кристина почти слышит этот напряженный стеклянный звон, притом что говорит Черстин Первая вполне раскованно.

– Да, мы звонили, собственно, только потому, что Хубертссон велел звонить каждый раз, как у этого пациента бывает припадок, – говорит она. – На этот раз было два подряд, и необычно долгие. Первый – семь минут, а через полчаса новый, почти сорок семь минут…

Кристина закусила губу. Припадок продолжительностью в сорок семь минут – это уже на грани status epilepticus, такого припадка, который не кончается никогда.

– А теперь прошло?

– М-м-м-м… Я поставила четыре клизмы стесолида по десять кубиков каждая.

У Кристины перехватывает дыхание. Как она смела? Такая доза свалит лошадь.

– Какой вес больного?

– Около сорока кило…

У Кристины судорожно сжимаются кулаки. Эта женщина сошла с ума!

– Мужчина или женщина?

– Женщина. Фаворитка Хубертссона, вы же знаете.

Нет, она этого не знает.

– Это что, Хубертссон назначил такую высокую дозу?

Черстин Первая издает нетерпеливый вздох.

– Нет, обычно он приходит сам и назначает капельницу, если дело затягивается, но сегодня я до него не дозвонилась… Но вы не волнуйтесь, она крепкая. Она не может ни двигаться, ни говорить, у нее энцефалопатия, эпилепсия и судороги, но она со всем этим живет себе, и ничего ей не делается. Ей уже за сорок пять, всю жизнь прожила по больницам и приютам, но, как я уже сказала, ничего ей не делается.

У Кристины пересохло во рту.

– Я сейчас приду.

Черстин Первая вздыхает.

– В этом нет необходимости, у нее каждый день припадки, иногда не один раз на дню. Мы обычно просто сообщаем Хубертссону, а потом она спит по нескольку часов. Поспать она вообще любит, так что ей не на что жаловаться.

Кристина, кашлянув, повторяет:

– Тем не менее я приду.

И буквально слышит, как Черстин Первая пожимает плечами.

– Хм, если вам больше нечем заняться в ваши приемные часы, то на здоровье!

На этот раз она стиснула зубы, заранее приготовилась к шоку, и все равно у нее перехватывает дыхание при виде Черстин Первой. Ни дать ни взять реклама шампуня – в ее светлых волосах словно сверкают тысячи искр, покуда она ведет больную вдоль по коридору. Ее брючный костюм сверкает белизной, носки у нее на ногах кажутся пушистыми, а белые босоножки – новехонькими, будто только что вынутыми из упаковочной коробки. Но все это великолепие портит женщина возле нее. Это Мария, одна из Кристининых пациенток. Волосы у Марии не блестят, они тонкие и тусклые, одета она в застиранный тренировочный костюм и шаркает тапочками со стоптанными задниками. У Марии синдром Дауна, тяжелая эпилепсия и улыбка, в которой читается мольба о пощаде.

– Привет, Мария. – Кристина останавливается, хотя внутри у нее все дрожит от нетерпения. Она знает, что Мария может неделями горевать, если с ней не поздороваться. – Как самочувствие?

– Неважно, – отвечает Мария, качая головой. – Совсем неважно…

Кристина настораживается: Мария никогда не жалуется – обычно она, затеплив свою улыбку, будет заверять, что все замечательно, даже теряя сознание.

– А что такое?

– Не разрешают быть с ангелами, – потупясь, отвечает Мария.

– Ладно-ладно, – говорит Черстин Первая, похлопывая Марию по руке. – Ты же понимаешь, так получилось…