Арабская поэзия средних веков

Из-за томной, стыдливой и скромной я тягостно болен.
Вы сказали о ней — я утешен, польщен и доволен.

Стонут голуби горько в полете крутом и прощальном;

Их печали меня навсегда оставляют печальным.

Мне дороже всего это личико с мягким овалом,

Среди прочих красавиц сокрыто оно покрывалом.

Было время, глядел я влюбленно на это светило,

Но оно закатилось, и душу печаль помутила.

Вижу брошенный угол и птиц, запустения вестниц;

Сколько прежде в шатрах я знавал полногрудых прелестниц!

Жизнь отца своего я отдам, повинуясь желанью,

Повинуясь пыланью, в душе моей вызванном ланью.

Мысль о ней в пламенах, осиянная сказочным светом.

Разгорается свет — и пылание меркнет при этом…

О друзья, не спешите! Прошу вас, друзья, не спешите!

У развалин жилища ее — вы коней вороных придержите!

Придержите, друзья, скакуна моего за поводья,

Погорюйте со мною, друзья дорогие, сегодня!

Постоимте немного, оплачем мою неудачу,

Или лучше один я свою неудачу оплачу!

Словно стрелы каленые, выстрелы яростной страсти,

И желания меч порассек мое сердце на части.

Вы участьем меня, дорогие друзья, подарите,

Вы отчасти хоть слезы мои, дорогие друзья, разделите!

Расскажите, друзья, расскажите о Хинд и о Лубне!

О Сулейме, Инане и Зейнаб рассказ будет люб мне.

А потом, когда станем блуждать, как блуждали доселе,

Расскажите о пастбищах тех, где резвятся газели.

О Маджну

не и Лейле скажите, мое утоляя пыланье,Расскажите о Мейй, и еще о злосчастном Гайляне.

Ах, сколь длительна страсть к той — которой стихов моих четки,

Россыпь слов, красноречье и доводы мудрости четкой.

Родовита она, ее родичи царского сана,

Властелины великого града они Исфахана^{380}.

Дочь Ирана она, и отец ее — мой же учитель.

Я же ей не чета — я пустынного Йемена житель.

И отсюда тревожность моя и счастливых минут невозможность;

Мы неровня друг другу — мы просто противоположность.

Если б ты увидал за беседою нас, в разговорах,

Где друг другу мы кубки любви подносили во взорах,

Где в беседе горячечной, пылкой, немой, безъязыкой

Наша страсть оставалась взаимной и равновеликой —

Был бы ты поражен этим зрелищем дивным и странным,

Ведь в глазах наших Йемен соединился с Ираном!

Нет, не прав был поэт, мне, наследнику, путь указавший,

Нет, не прав был поэт, в достославное время сказавший:

«Кто Канопус с Плеядами в небе высоком поженит?

Кто порядок всегдашний в чертогах небесных изменит?

Вековечный порядок незыблем, един и всевремен:

Над Ираном — Плеяды, Канопуса родина — Йемен».

«В Сахмад веди…» Перевод А. Эппеля