Арабские скакуны

Я обернулся и увидел Кушнира, аккуратненького, сытенького Кушнира, дедушкин портфель он держал под мышкой, правой рукой что-то в портфеле нащупывал, а глаза его прямо-таки буравили канадца, прямо-таки жгли его, прожигали. Не иначе как в юности Кушнир посещал драмстудию — то ли герой-любовник, то ли герой романтический был перед нами, а если Кушнир ещё и ходил в музшколу — как, как без музшколы, сольфеджио, в седьмой октаве нота «ля» фальшивит! — то он мог и запеть, верно беря ноты, но голоском довольно слабым: «Кто может сравниться?!.» и далее по тексту.

— Какой, какой должок? — быстро заговорил канадец, и сразу стало ясно: за ним полно неотданных долгов, он в них просто купается!

— Нет, значит, должка? — Кушнир явно что-то в портфеле нащупал. — Ну, на нет и суда нет!

— Я не говорил, что долга нет, — канадец с явным беспокойством следил за кушнирским портфелем. — Просто надо определить точную его величину, надо…

Кушнир ухмыльнулся и подмигнул мне.

— Юлит! — сказал он, кивая на канадца. — Бздит, когда страшно!

— Я не юлю! — канадцу для полного счастья надо было встать в третью позицию. — И я не намерен выслушивать в свой адрес…

— Сам-то как? — Кушнир теперь играл на то, что он якобы не замечает канадца, ну просто в упор его не видит. — Твой сосед по камере говорил — ты в порядке, но я не верил.

— Мой сосед? Такой худой? Или этот чеченец, которого выбросили из вертолета?

— Худой, конечно! Это я его к тебе направил прозондировать почву, посмотреть, не начал ли ты гнать пургу. Если бы не генерал — вечно они путаются под ногами! — тебе бы передали от меня привет, помогли бы выйти. Ну да ладно, ты вышел и так!

— Его выпустили, прошу прощения, по моей инициативе! — мягко, но настойчиво сказал канадец.

— Смешной человек! — Кушнир громко хохотнул, не вынимая руки из портфеля плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу, рифленая подошва его больших английских башмаков, грязная и сильно стоптанная, уперлась в журнальный столик. — Сидит в моем кабинете, моя выпивка, моя жратва, моя охрана, и имеет наглость говорить о какой-то «своей инициативе»! У вас, голубчик, не может быть своей инициативы. Вы с долгами, с долгами разберитесь. А то вы и смерть свою ради тридцати сребреников разыгрываете, и во все тяжкие пускаетесь. Остановитесь, оглядитесь. Успокойтесь. Расплатитесь. И всё сразу станет на места. Сколько раз вам об этом говорили, сколько раз вы с этим соглашались, а вы все об одном и том же… Тебе не кажется, — Кушнир чуть повернулся ко мне, — что это из-за жизни в другом полушарии? У них там что-то сразу происходит с головой. Мозги там разжижаются, что ли?

— Попрошу не обсуждать мою голову! — канадец решил проявить строптивость. — Уже имеется договоренность о поэтапных выплатах, — он нагнулся к стоявшей возле кресла сумке, расстегнул молнию, запустил в сумку руку — Кушнир наблюдал за ним с нескрываемым интересом, — первый этап начинается только со следующей недели, и я…

Канадец рывком вытащил руку из сумки. Кушнир — из портфеля. В руке канадца был маленький никелированный пистолетик, в руке Кушнира здоровенный вороненый с глушителем. Оба они неплохо подготовились к переговорам.

И оба, в унисон, закричали друг на друга:

— Бросай пушку! Сам бросай! Бросай! Ну!

В этом истерне я был третьим лишним, и мне не хотелось получать пулю. Ни из канадского никелированного пистолетика, ни из кушнирского орудия. Да, я ничего не боялся, но между «не бояться» и «не хотеть» имеется некая разница. И я сполз из кресла на пол, лег на покрывавший комнату отдыха огромный ковер, лег сначала на левую щёку, подложил под щёку сложенные словно для молитвы руки, но перед моими глазами был остававшийся на полу ботинок Кушнира, и этот вид мне не понравился, и тогда я лег на правую щёку, также подложил под нее сложенные словно для молитвы руки и увидел, что прямо передо мной мягкие туфли этого канадца, который мне тоже не нравился. Я был меж двух огней. Плохо это было, очень плохо!

А ещё хуже было то, что эти двое, наставив друг на друга пистолеты, продолжали выяснять отношения.

— Я всё отдал, — говорил канадец, — и не только деньгами. Если бы не я, Козлицкого не выпустили бы, это я поговорил с помощником Сильвио, было принято политическое решение…

— Заткнись! Козлицкий требует от меня уплаты долга за армию того воевавшего в Африке с англичанами козла, а ты мне про Берлускони! возмущению Кушнира не было предела. — Мне лично отдай деньги, вот в этот портфель, а я уж…

— Сам заткнись! Портфель ты для этого приготовил? Сейчас, только к банкомату схожу! Откуда у меня такая наличность? Даже если я признаю свой долг и соглашусь заплатить, то я тебе выпишу…

— Ты себе сейчас завещание выпиши! Оно важнее будет!

— Сам, сам выпиши! Ты что, не понимаешь? Это политика!

— Колебал я эту политику! Гони бабки! Тебе за твой спектакль дали семьдесят тонн. Это будет первая выплата…

— Ты шутишь! Это не мои деньги! Я их должен здесь отдать, часть вдовам погибших, часть как оплату для…

— Похоронного бюро! Будешь платить?!

— Ты меня не пугай!

— Платить будешь?!

— Не пугай!