Ардаф

И где же он был прежде поля Ардаф? Неужели он совсем ничего не помнил о других местах? Абсолютно ничего! Мучайся сколько угодно – абсолютно ничего! Это было пугающе, невероятно! «Несомненно, несомненно, – рассуждал он в отчаянии, – должно же было быть что-то в его прошлой жизни, прежде чем название „Ардаф“ поглотило его разум!»

Он поднял голову; лицо его посерело, как пепел, и застыло в выражении глубокой неизбывности немого замешательства и ужаса; в сердце его появилась болезненная слабость, и, поднявшись, он неуверенно двинулся к одному из огромных фонтанов и там, погрузив руки в брызги, спрыснул несколько капель на лоб и глаза. Затем, сложив ладони чашей, он жадно выпил несколько глотков прохладной, сладкой воды, которая, казалось, ослабила лихорадку в его крови.

Он огляделся по сторонам с дикой, неоднозначной улыбкой: Аль-Кирис! Конечно же! Он был в Аль-Кирисе! Отчего же его это так смутило? То был приятный город, много чего можно посмотреть, а также многому научиться! В тот самый момент громкий призыв серебряноголосой трубы разорвал воздух, за которым последовал штормовой рёв отдалённых криков, вырывавшихся из тысячи глоток; толпа мужчин и женщин вдруг хлынула на площадь, пронеслась через неё и умчалась прочь, безудержно устремившись в одном направлении; и, следуя за всеобщим потоком на ответном внутреннем импульсе, Олвин выкинул из головы все рассуждения и отчаянно рванулся в гущу кричащей, всеохватывающей толпы. Его стремительно понесло вниз по широкой улице с огромными старыми деревьями, украшенной развевающимися флагами и транспарантами, в сторону набережной благородной реки, такой спокойной, будто расплавленный янтарь в жестоком сиянии пламени полуденного солнца. Мраморная набережная, украшенная колоссальными статуями, обрамлявшими её с обеих сторон, была великолепна; и здесь, под шёлковыми тентами всех цветов и видов, собиралась гигантская толпа; её одетые в белое, плотно зажатые ряды простирались в далёкую голубую даль в обе стороны.

Всё внимание этого моря людей сосредоточилось на медленно приближавшемся, странном, золотистом корабле с огромным изогнутым носом и алыми парусами, вяло полоскавшимися от слабого бриза, который лениво и нереально скользил через лазурное пламя гладкой воды. Огромные вёсла, как золотые плавники, выступали по бокам и то и дело лениво опускались, управляемые, очевидно, руками невидимых гребцов, чьи объединённые усилия восполняли недостаток необходимости в ветре; и, как только Теос уловил взглядом эту огромную, громоздкую галеру, в нём проснулся внезапный интерес. Решительно прокладывая себе путь локтями сквозь плотную толпу, пока не достиг края набережной, Олвин прильнул к мраморной балюстраде, откуда и наблюдал с любопытством за постепенным приближением корабля.

Всё ближе и ближе он был, ярче и ярче разгорался живой алый цвет парусов, торжественные ноты струнной музыки очаровательно разносились над зеркальной поверхностью реки, смешиваясь с дикими криками толпы, – с криками, которые, казалось, терзали самый свод небес! Ближе, ближе – и вот корабль подползает и встречает бушующую толпу, как сверкающее, сказочное явление из грёз! Теос смотрел на него, ослеплённый и поражённый, с бездыханным восторгом. Золотые портьеры, ниспадавшие богатыми, волнистыми складками, великолепно драпировали корабль от носа до кормы; золотые канаты обвивали паруса; на палубе группа молоденьких девочек в белом и с цветочными венками стояла на коленях и мягко играла на причудливой формы музыкальных инструментах; и группа опрятных, полураздетых мальчишек, прекрасных, словно купидоны, собралась в милых расслабленных позах вдоль края позолоченного носа, держа в руках гирлянды из красных и жёлтых цветов, которые тянулись за кораблём по поверхности воды.

Как полусонный человек замечает внезапный бриллиантовый блеск рассвета, загоревшийся на стене его спальни, так и Теос вначале глядел на этого парящего голубя со смущением, удивлением, непониманием. Как вдруг сразу же все его одурманенные чувства вспыхнули горячей жизнью и порывистым движением; задохнувшись восторгом в крике, его страстный, жадный взгляд остановился на главной прекрасной фигуре – сосредоточии красоты всей чудесной картинки! Женщина или богиня? Радужное пламя в смертном обличии? Дух земли, воздуха, огня или воды? Одетая в золотое и с золотыми украшениями, стояла она, лениво опираясь на среднюю мачту корабля, а её огромные, тёмные с паволокой глаза мрачно глядели на волнующиеся массы людей, чей неистовый рёв выражал восторг и восхищение, звучал, как штормовые волны.

И тогда с неспешной, торжественной улыбкой на прекрасно изогнутых губах, она протянула белоснежную руку, сверкавшую украшениями, и властным жестом призвала к тишине. Немедленно воцарилось глубокое молчание. Подняв длинный, тонкий белый скипетр, на конце которого ясно виднелась горящая серебром голова змеи, она описала три круга в воздухе отточенным, почти магическим движением, и при этом взгляд её чудесных глаз обратился к Теосу и неподвижно остановился на нём.