Ардаф

– Как это похоже на вас, о поспешные и несправедливые аль-кирийцы: отыскать беззащитного странника из далёких земель, прибывшего на праздник Летнего Благословения, и наброситься на него, подобно коршунам на заблудившуюся морскую птицу, и разодрать беспощадными когтями! Если он нарушил закон поклонения, то вы нарушили закон гостеприимства! Если он отказался преклонить колени пред Кораблём Солнца, то вы отказали ему в должном уважении! Какой рассказ он поведает о вашей доброте и культуре тем туманным и безрадостным берегам за гранью серо-зелёной стены океанских волн, где само имя Аль-Кириса служит символом для всего, что есть великого и мудрого, и удивительного на всём круглом шаре мира? Кроме того, вам прекрасно известно, что иностранцы и пришельцы в городе освобождены от поклонения, и приказ короля таков, что все подобные люди должны встречать доброжелательность и благородство до самого последнего дня, чтобы по отбытии они могли унести с собой полную корзину приятных воспоминаний. Поэтому, ротозеи, все по домам! Ни одного праздника не проходит у вас без раздоров! Все вы – плохо сделанные инструменты, чьи дребезжащие струны даже я, признанный Менестрель Короля, едва ли могу продержать хоть один день на счастливом ладу! Запомните! Этот чужак – мой гость! Найдётся ли во всём Аль-Кирисе хоть один, кто станет обращаться как с врагом с тем человеком, кого Сах-Лума зовёт своим другом?

Буря аплодисментов последовала за этой краткой импровизированной речью – аплодисментов, дополненных ароматным цветочным дождём. В толпе находилось много женщин, и они жадно напирали вперёд, чтобы уловить каждое слово, падавшее со сладких губ поэта-лавроносца; и теперь, движимые единым всеобщим порывом, они поспешно срывали свои букеты и гирлянды и швыряли их в щедром изобилии к его ногам. Некоторым цветам случилось упасть и к ногам Теоса и прицепиться к его одежде, он быстро стряхнул их и, собрав вместе, вручил тому, кому они предназначались. Он, однако, весело отверг их, игриво передвигая своими маленькими ногами, обутыми в сандалии, среди плотного изобилия красных и белых роз, что лежали в ожидании гибели под его шагами.

– Прими свою долю! – сказал он с радостным блеском в прекрасных глазах. – Такие подарки – мой каждодневный жребий! Я могу выделить и тебе одну толику обильного урожая моей песни!

Невозможно было обижаться на столь очаровательное самодовольство, наивное зазнайство этого человека было столь же безобидным, сколь и довольство прекрасной девушки, одержавшей свою первую победу, и Теос с улыбкой принял цветы. К этому времени окружающая толпа уже разорвалась на небольшие группы, вся недоброжелательность народа полностью испарилась, и огромное число людей теперь покидало набережную и рассеивалось в различных направлениях по своим домам. Все, кто находился в радиусе слышимости речи Сах-Лумы, казались теперь чрезвычайно вдохновлёнными, словно им удалось снискать некое особенное удовольствие или привилегию. Упрёк от Лауреата явно считался лучше, чем награда из рук кого-либо ещё. Множество людей протискивалось к Теосу и пожимало ему руки, принося свои искренние извинения за предшествовавшее недопонимание, активно объясняя словами и жестами, что тот факт, что он был одет как они, побудил их считать его одним из горожан, а потому подчинённым законам королевства. Теос уже начинал чувствовать некоторую неловкость от чрезмерной вежливости и сердечности своих недавних гонителей, когда Сах-Лума вновь вмешался, резко оборвав извинения.

– Довольно! Довольно! Оставьте эти бесполезные слова! – сказал он повелительно, но доброжелательно. – Вы во всём выказываете своё тупое невежество и отсутствие такта. Ибо, касательно одежды, не по всему ли миру копируется так или иначе мода Аль-Кириса? Равно как и наш язык и литература становятся главным предметом изучения и наслаждения у всех учёных и образованных благородных особ? Мир вашему спору! Дайте нам уйти отсюда домой, – тут он повернулся к Теосу с грациозным приветствием. – Ты, мой дорогой друг, несомненно, будешь рад отдохнуть и восстановить силы после непочтительного отношения моих сограждан к твоей персоне.

Сказав это, он отдал лёгкий командный знак, собравшиеся люди расступились в стороны, и он, ведя Теоса под руку, прошёл через их ряды, разговаривая, смеясь и грациозно кивая на все стороны с наполовину добродушной, наполовину безразличной лёгкостью любезного монарха, который случайно кланяется кому-то из своих беднейших подданных. Когда он прошёл по цветам, лежавшим у него на пути, несколько девушек нетерпеливо рванулись вперёд, отталкивая друг друга в борьбе за то, чтобы завладеть этими особенно благословенными цветами, снискавшими удовольствие быть раздавленными его ногами, и, целуя их, они собирали цветы в небольшие букеты и гордо прикалывали к белым одеждам.