Аргентинский архив №1

Это меня обрадовало и встревожило одновременно. Обрадовало потому, что, по нашим с сеньором Ортегой планам, именно трудоустройство Габи должно было стать главным подспорьем в исполнении наших планов. Мы думали, что её поставят убирать в служебных помещениях, посадят делопроизводителем или контролёром на какое-нибудь производство. Но о такой удаче мы даже и помыслить не могли.

А тревожило то, что мне не предложили никакой работы… То есть — вообще никакой. Просто сунули в руки учётную карточку с моим порядковым номером и предложили после обеда заскочить в канцелярию.

Я пошёл в канцелярию, сняв на входе кепи, и спросил у дежурного в какой-то униформе, кто меня вызывал. Спросил по-немецки, поскольку распознал в сидящем за столом на коммутаторе крепком блондинистом молодчике с пистолетом на поясной кобуре природного пруссака.

Услышав родную речь, он расплылся, вскочил, набрал какой-то номер, продиктовал комбинацию цифр со знака на моей робе. После чего восторженно рявкнул «Яволь!» и ткнул пальцем в дальний конец коридора. Я настороженно подошёл к обитой коричневым коленкором двери и осторожно постучал. Услышал «Войдите!» по-немецки, толкнул её и вошёл.

Остановился на пороге, отчитался:

— Генрих Штраубе, прибыл по вашему приказанию…

Напротив меня за столом сидел плотный мужчина в той же униформе, что и охранник, он склонился к бумаге, на которой что-то быстро писал…

— Одну минуточку, — буркнул он, и голос его отчего-то показался мне знакомым. А поскольку знакомых у меня здесь быть не могло по определению, то я мгновенно вспотел. Вспомнил, как меня учили когда-то (Господи, как давно это было, наверное, в прошлой жизни), что прежде, чем паниковать, нужно глубоко вдохнуть, оглядеться и постараться оценить ситуацию. Я так и поступил.

Комната была небольшая, вся уставленная большими железными шкафами, скорее всего — с бумагами. По крайне мере, те из них, что были открыты, оказались переполненными пухлыми папками, аккуратно помеченными какими-то литерами и цифрами, а также разноцветными квадратиками.

На столе хозяина кабинета стояла печатная машинка, здоровенный письменный прибор, выполненный в виде макета деревни, где домики играли роль чернильниц, а кирха — громоздкого пресс-папье. Бумаги заполняли всё свободное место стола, папки лежали на нескольких стульях и даже на подоконнике.

За окнами, полузадёрнутыми белыми накрахмаленными занавесками, был виден внутренний двор, где стояли несколько легковых машин, как я распознал, германского производства — пара «опелей» и шикарный «хорьх». Возле них слонялись несколько типов в костюмах, судя по тому, как они что-то рассматривали в машинах, поднимая капоты, озабоченно пинали колёса, копались в багажниках, были они местными водителями, может быть даже возили начальство.

Наконец человек оторвался от бумаг и, отложив ручку, снял очки и, протерев стёкла специальной салфеткой, извлечённой из футляра, водрузил их на нос и наконец поднял на меня глаза.

Сказать, что у меня перехватило дыхание, значит не сказать ничего… Я почувствовал, как у меня подгибаются колени, а по спине, моментально взмокшей, потекла противная липкая струйка пота.

Человек выглядел не лучше. Челюсть его отвисла, глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Такая почти МХАТовская пауза длилась полминуты, потом он совладал с собой и, любезно улыбнувшись, мельком глянул на лежащий перед ним мой учётный лист, почти выдавил:

— Ну, что ж, господин Штраубе, добро пожаловать в Сан-Карлос-де-Барилоче, рай для истинных арийцев, так сказать…

И усмехнулся этой своей тонкой улыбкой… Так мог улыбаться на моей памяти только один человек — вечно безденежный художник Наум из подвальной пивнушки на Арбате. Оставшийся в моём прошлом далеко за океаном. Но кто тогда сидел передо мной?»

Самолёт оторвался от земли и стал набирать высоту. Котов снял гарнитуру и повесил на специальный крюк справа от кресла второго пилота. Паттерсон одобрительно покосился на него, не переставая контролировать полёт и слегка шевеля штурвалом.

Это была промежуточная посадка в Пуэльчес, нечем не примечательном аэропорту с одинокой хибаркой смотрителя и бело-красным полосатым указателем направления ветра, понуро повисшем вдоль флагштока.

Заправлялись долго, вся проблема была в том, что в отсутствие регулярного авиасообщения никто из персонала местной воздушной гавани не утруждал себя сидением на рабочем месте. Если диспетчер по какому-то странному выверту судьбы и оказался возле радиостанции и дал добро на посадку, то водитель машина-заправщика смотался куда-то по своим делам.

Диспетчер дико извинялся, отправился его искать в посёлок, посоветовав на всякий случай не особенно обнадёживаться в части скорого отлёта. Никто и не ждал от него оперативности. Пассажиры уселись в тени крыла, разложили немудрящий скарб и принялись обедать.