Аргонавты

Действительно, Гэллоп не искусствовед, уж точно не в том смысле, что Краусс. (И если на то пошло, не был им и Барт — но художнику совершенство ни к чему[32].) Краусс всегда была несколько вздорной, а Гэллоп — несколько нарциссичной, и в данном случае две эти перверсии оказались несовместимы. Но публичная порка, которую Гэллоп получила в тот день, на время засела в моей голове как назидание. Краусс повела себя так, словно Гэллоп должно было быть стыдно за демонстрацию обнаженных фотографий из ванной, за осквернение серьезного академического пространства своим рыхлым телом и неразрешенными эгоцентрическими комплексами (даже вопреки тому, что Гэллоп уже много лет оттачивала мастерство этого осквернения). Но устраивать загул с философами — это одно; а рыхлотелая мать, обожающая своего сына и рубашку с дурацким узором, — совсем другое.

Тогда у меня еще не было ребенка — даже в планах. Я никогда не любила нянчиться с детьми (кошки, грядки и даже комнатные растения — тоже мимо; даже призывы к «заботе о себе» зачастую меня раздражают и озадачивают). Но я была в достаточной степени феминисткой, чтобы сказать «нет» ставшему привычным делом изгнанию женственного или материнского из царства интеллектуальной серьезности. Более того, как мне помнится, Краусс не просто изгоняла — она пристыжала. У меня не осталось другого выбора. Я встала на сторону Гэллоп.

В арабском языке слово «плод» происходит от jinn, что означает «скрытый от взгляда». Сколько бы УЗИ вам ни сделали и насколько бы вы ни привыкли к ритмам своего ребенка в утробе, его тело — всё равно откровение. Тело! Настоящее тело! Я так благоговела перед фантастическим тельцем Игги, что потребовалось несколько недель, чтобы осознать свое право прикасаться к нему в любом месте. До рождения Игги меня всегда поражало, когда родители суют ничего не подозревающим двухлеткам салфетку в лицо, словно ребенок — лишь объект, чью физическую автономию можно нарушить всякий раз, когда появляется какая-нибудь случайная сопля. Мне хотелось оказывать Игги внимание, но не караулить его. К тому же, поскольку общество усматривает педофилию где ни попадя, я чувствовала, что не могу касаться его гениталий или ануса с восторгом или изумлением, пока однажды не поняла, что он мой ребенок и что я могу — более того, должна! — обращаться с ним свободно и компетентно. Мой малыш! Моя маленькая попка! Теперь я души не чаю в его маленькой попке. Мне доставляет наслаждение поливать его голову из дырявой игрушечной лодчонки, смачивать его белые кудряшки, слипшиеся от масла из тарелки, которую он незадолго до этого превратил в головной убор.

К счастью, Игги абсолютно всё равно. Он непоколебим и устойчив к физическим вмешательствам. В течение первого года жизни он выдержал спинномозговую пункцию, несколько катетеризаций, ирригоскопию, электрошок, ПЭТ-сканирование, бесконечные внутривенные инъекции и вливание редких антител, взятых из тел других людей (вливание, которое, не будь у нас медицинской страховки, обошлось бы нам в 47 000 долларов за процедуру — сумма, на фоне которой стоимость замороженной спермы просто меркнет). Но, несмотря на всё вышеперечисленное, его врожденная радость и стойкость не ослабели. Пока он не станет слишком тяжелым, я буду носить его всегда и везде даже вопреки запретам (когда пеку блинчики у плиты, спускаюсь крутыми тропами и т. д.). Когда мы путешествуем вместе, я даю ему катить по аэропорту мою огромную сумку на колесах, даже несмотря на то, что он научился ходить всего пару недель назад. Он настаивает. И я уважаю его настойчивость. Я игнорирую книги, в которых строго рекомендуется не укачивать и не баюкать ребенка, чтобы он сам научился засыпать; к счастью, у меня есть и время, и желание держать Игги, пока он не задремлет, и я держу его. Я жду, жду, жду, пока не услышу сопение; я наблюдаю за тем, как смыкаются и размыкаются его веки, пока не закроются окончательно. Я вырастила пасынка и знаю, что этот ритуал не продлится вечно — младенчество Игги уже уносится прочь. К тому времени, как будет опубликована эта книга, оно завершится. Отважный пилот, он опрокидывает кофейный столик и летит.