Ариэль

Серое небо – ближе. Холмы, зеленые, точно море,
Вдаль вздымают свои изгибы, уклончиво
                                                                               пряча долины,

Долины, в коих блуждают мысли жены, —
Практичные, грубоватые лодки,

Груженные платьями, шляпками, сервизами
                                 из фарфора и замужними дочерьми.
В гостиной дома из камня

Одинокая занавеска порхает в открытом окне —
Порхает и бьется, как пламя свечи жалкой.

Вот он, язык мертвеца: помни, ты помни!
Как он сейчас далеко, а былые его дела

Окружают его, как мебель в гостиной,
                                                                как интерьера детали.
Вокруг собирается бледность —

Руки бледны и соседские лица,
Восторженно бледный ирис кивает головкой.

Летят в пустоту голоса: помните нас!
Пустые скамейки воспоминаний глядят на камни,

Синие вены – по мраморным белым фасадам.
                                 Яркие, будто желе, вазы нарциссов.
Здесь так красиво – это ведь место покоя.

(VI)

Ах, как естественно толсты эти листья лаймов!
Подрезаны кроны шарами. Строй деревьев —
                                                                          до самой церкви.

Голос священника, воздух прозрачный взрезая,
Встречает усопшего прямо у врат

И взывает к нему. А холмы вдалеке вспоминают
                                                  утихший звон колокольный:
Пишут о нем сияньем пшеничных полей
                                                                        по земле суровой.

Как цвет называется этот?
Запеченная кровь раскаленных стен,
                                                                исцеляемых солнцем,

Запеченная кровь бесполезных культей
                                                              и сердец обожженных.
Черен вдовы карманный молитвенник.
                                                   Три дочери – с нею рядом.

Она – обязательна среди цветов.
                                                                Лицо ее морщинисто,
Будто простыни на супружеском ложе,

Которых уже никогда не постелет.
А рядом – небо, тяжкое от фальшивых улыбок,

Проплывает за облаком облако,
И цветы из букета невесты хранят свою свежесть,

И невеста – душа, в тишине и покое,
А жених – краснолиц и скучен, без черт на лице.

(VII)

За стеклами окон машины
Мир мурлычет, скрытный и нежный.

Неподвижная, в темном костюме,
                                                                я – часть процессии,
Медленно тянущейся за катафалком,

А священник – наш флагман,
Ткань сутаны его потрепанная, жалкая и тусклая,

Движется следом за гробом на повозке, покрытой
                              цветами, будто прекрасная женщина.
Вал девятый грудей, век и губ

Затопил вершину холма.
Во дворе за железной оградой

Ощутили детишки запах
                                            расплавленной солнцем ваксы,
Личики повернулись – медленно и безмолвно,

Глаза широко распахнулись
Навстречу дивной картине:

Шесть шляп круглых, черных – в траве,
                                                 а рядом – ромб деревянный
И рот обнаженный, красный и странный.

Небо с минуту сочится в дыру, будто плазма,
И кончено, нет надежды.

Ариэль