Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

На страницах этой книги уже не раз писалось о дурном характере Ариэля Шарона — о том, что он мог в любой момент вспылить, нахамить своим товарищам по службе или непосредственным подчиненным, выставить их на всеобщее посмешище, даже открыто оскорбить. Но тут пришло время сказать, что все это было справедливо по отношению либо к тем, кто был равен или почти равен ему по положению, либо к тем… кого он считал самыми близкими себе людьми (увы, видимо, он был абсолютно убежден, что они простят ему любые выходки). Однако Ариэль Шарон никогда не позволял себе не только грубого, но и просто пренебрежительного отношения ни к солдатам и младшим командирам, ни к рядовым служащим тех министерств, которыми ему приходилось руководить. Напротив, к этим людям он относился с большой теплотой и уважением, никогда не позволял себе повышать на них голос, всегда очень живо интересовался их личными делами и при необходимости вмешивался и приходил на помощь. Кто-то сказал, что истинный интеллигент — это тот, кто может наорать на своего начальника, но никогда не повысит голос на уборщицу или гардеробщицу. Если исходить из этого принципа, то Ариэль Шарон, вне сомнения, был истинным интеллигентом.

Выйдя из министерства обороны, Шарон направился домой, на ферму «Шикмим». Известный балагур и любитель быстрой езды, на этот раз он ехал молча и медленно — казалось, его машина еле тащится по дороге. Да сам Шарон в этот момент больше всего напоминал раненного медведя, который тяжело ползет к своей берлоге, чтобы там отсидеться и зализать раны…

* * *

О том, насколько в глубокой депрессии находился в те дни Ариэль Шарон, свидетельствует хотя бы тот факт, что он в течение нескольких недель не выезжал за пределы своей фермы.

Между тем, травля его в прессе, да и не только в прессе продолжалась. Публицист газеты «Ха-арец» Йоэль Маркус, к примеру, дошел до того, что сравнил Шарона с Лаврентием Берия и выразил сожаление, что Арик не жил в сталинскую или постсталинскую эпоху в Советском Союзе — тогда бы его там точно расстреляли. Многие страны после публикации отчета комиссии Кагана объявили Шарона персоной нон-грата и запретили ему въезд на свою территорию. Видные деятели «Ликуда» в своих публичных выступлениях предавали Шарона анафеме, заявляя, что он нанес непоправимый вред партии и ради общего дела его надо вышвырнуть из ее рядов…

Старший сын Шарона Омри, недавно призвавшийся в армию и служивший в десантных войсках, приезжал в положенный израильским солдатам раз в две недели отпуск в крайне сумрачном настроении, а на все расспросы родителей только отмалчивался. Но Шарон и без его ответов понимал, что Омри травят в армии как «сына убийцы». Младший сын Арика Гилад обычно добирался в расположенную в паре десятков километров от их семейной фермы школу на попутных машинах, но после публикации отчета комиссии Кагана жители окрестных киббуцев перестали предоставлять ему «тремп»³⁹.

Арик вдруг снова ощутил себя маленьким мальчиком из поселка Кфар-Малаль, живущим в окружении враждебно настроенных соседей. Правда, он сам понимал нелепость этой ассоциации — скорее уж, теперь он напоминал своего отца Самуила Шейнермана, который в свое время тоже воевал со всем окружающим его миром, невольно втягивая в эту войну жену и детей…

Сидя на ферме и предоставив Лили решение всех вопросов, связанных с ведением хозяйства, Шарон начал подумывать о том, чтобы сделать официальное заявление о своем уходе из политики.

— Ну что ты, Арик! — вскинулась Лили, когда он поделился с ней этими своими планами. — И думать об этом не смей! Ты у меня еще станешь премьер-министром, вот увидишь! А я буду женой премьер-министра!

Окончательно его отговорил от этой идеи один из самых близких друзей, журналист Ури Дан, прошедший вместе с Шароном и Шестидневную войну, и Войну Судного Дня.

— Знаешь, Арик, — сказал Дан, — есть такая арабская пословица: «Жизнь — это колесо!». Вчера ты был наверху, сегодня внизу, но это значит, что завтра ты снова сможешь оказаться наверху. Главное — оставаться на этом колесе!

И все же по-настоящему Шарон начал выходить из спячки в начале марта 1983 года, когда в журнале «Таймс» появилась статья, утверждающая, что в секретной части отчета комиссии Кагана говорится, что сразу после гибели Башира Жмайела Шарон встретился с его родственниками и пообещал дать им возможность достойно отомстить за его смерть — он разрешит фалангистам войти в лагерь палестинских беженцев и пусть они делают с его жителями все, что хотят…

Шарон немедленно позвонил своему адвокату Дову Вайсгласу и попросил его проверить, действительно ли в секретной части отчета комиссии есть такие слова. Когда Вайсглас, просмотрев эту часть отчета, заявил, что не нашел там ничего подобного, Шарон попросил его подать против «Таймс» иск по обвинению в клевете и нанесению ему морального и политического ущерба.

И сразу же после этого он решил начать борьбу за свое доброе имя.