— «При этом я намерен продолжать свою борьбу в качестве члена Центра партии и депутата Кнессета за наши национальные интересы и идеалы, которые сегодня оказались в опасности из-за деятельности возглавляемого вами правительства. После долгих размышлений я пришел к выводу, что больше не могу в качестве члена правительства остановить эти пагубные для страны действия вашего кабинета. Различие в наших позициях слишком велико и это различие касается вопросов первостепенной национальной важности.
Господин премьер-министр!
Под крылом вашего правительства расцвел палестинский террор на всей территории Эрец-Исраэль, вследствие чего мы потеряли множество еврейских жизней. Политика вашего правительства привела к тому, что еврейский народ утратил чувство безопасности, и у него возникло ощущение, что жизнь каждого еврея значит так мало, что на его гибель можно не обращать внимания. Но я убежден, что можно уничтожить этот террор, и знаю, как это сделать! В течение очень короткого времени при желании жизнь евреев на всей территории Эрец-Исраэль снова можно вернуть в нормальное русло и начать добиваться мира с арабами на базе признания нашего исторического права на Эрец-Исраэль…»
Еще одна намеренная пауза и — следующий удар с повышением голоса:
«…В период пребывания вашего правительства у власти арабский террор, насилие и кровавые убийства начали править бал и внутри нашей столицы. Главари террористических организаций необычайно уверенно почувствовали себя в восточной части города, и правительство Израиля смирилось с таким положением вещей! Разработанный вами, господин премьер-министр, политический план — это прямой путь к созданию Палестинского Государства. Вы сами называете все это тактическими уловками, но не может быть никаких тактических уловок, когда речь идет об Иерусалиме. Не может быть никаких тактических уловок, которые приводят к угрозам жизни и безопасности евреев. Проблемы безопасности нужно решать сейчас, немедленно. Но все мои предложения по этому поводу были отвергнуты вашим правительством. В таких условиях я больше не могу исполнять обязанности министра».
Каждое слово Арика было отлично слышно во всех уголках огромного зала, благодаря включенному на полную громкость и отлично настроенному микрофону.
— В жизни каждого народа есть моменты, когда он должен пробудиться от спячки и начать бороться за свое выживание. В жизни каждого человека тоже наступает момент, когда он должен встать с занимаемого кресла и уйти, чтобы сохранить верность своим принципам идеалам. Такой момент сегодня переживает еврейский народ. И такой момент наступил в моей жизни, — добавил Шарон, закончив чтение своего письма об отставке.
Сразу после этого Шамир направился к трибуне. Как и всех остальных, письмо Шарона застало его врасплох, и он несколько растерялся, но понимал, что подобное заявление нуждается в немедленном ответе.
— Я пока не получал этого письма, Арик, и потому смогу в полной мере отреагировать на него, только внимательно ознакомившись с его текстом, — сказал Шамир, но в настроенном на минимальную громкость микрофоне его голос показался многим в задних рядах (а в передних, напомню, сидели сторонники Шарона) слабым и неуверенным.
— Но если все действительно обстоит так мрачно, если я действительно заслуживаю тех обвинений, которые только что бросили мне в лицо, то давайте, друзья, в начале определимся, доверяет ли мне партия настолько, чтобы я мог оставаться на посту ее лидера, — продолжил Шамир.
И тут Арик провел рукой по волосам — это был тот самый условный знак, по которому Ури Шани должен был отключить все микрофоны в зале, кроме микрофона председателя Центра.
— Тех, кто доверяет мне, я прошу поднять руки! — сказал Шамир в уже отключенный микрофон.
— Я прошу поднять руки тех, кто поддерживает уничтожение террора! — закричал Шарон в свой микрофон, работающий в прежнем режиме.
— Кто за меня, поднимите руки! — продолжал кричать Шамир в отключенный микрофон.
— Кто за беспощадную борьбу с террором?! Кто за борьбу с террором?! — перекрывал его голос Шарона.
Шамира почти не слышали, зато Шарона, само собой, было слышно отлично.
Растерявшиеся члены Центра начали поднимать руки, но было совершенно не ясно, за кого они их поднимают — за Шамира или за Шарона.
Поняв, что произошло, сторонники лагеря Шамира-Аренса бросились к микрофонам, установленным в зале, но те тоже оказались отключены. Тогда они попытались прорваться на сцену, но им немедленно преградили путь люди Шарона, Давида Леви и Ицхака Модаи.
Прямо перед сценой, на которой заседал президиум Центра партии, началась потасовка, в зале стоял невообразимый шум — казалось, все выкрикивали оскорбления и поливали бранью друг друга. И все это транслировалось в прямом эфире по телевидению, отнюдь не прибавляя симпатий народа к партии «Ликуд» и не увеличивая ее популярность.
Наконец, поздно ночью, устав ругаться и мутузить друг друга, члены Центра партии разошлись, так и не приняв никакого решения, которое можно было бы занести в протокол.