Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

«Ах, как настойчиво, как яростно, как страстно в течение всех последних месяцев многие политики, журналисты, общественные деятели настраивали рядового, вполне благополучного, укрывшегося за „зеленой чертой“ израильского обывателя против всех, кто позволял себе думать и считать иначе, чем они. Вновь и вновь они внушали этому обывателю, что речь идет о группе потерявших голову фанатиков, не признающих законные решения правительства, готовящихся убивать посланных на выполнение приказа солдат и полицейских, человекороботов, покорно выполняющих указания своих потерявших человеческий облик раввинов… По всем радиостанциям крутилась реклама „новой организации солдатских матерей“ „Шуву“, призывающая поселенцев не бить и не стрелять в их сыновей-солдат. И вновь и вновь звучали заявления лидеров этой организации о том, что если поселенцы откроют огонь и убьют хоть одного солдата, то ответственность за это ляжет на голову раввинов и их следует призвать к суду. Эта реклама и эти заявления, как и все прочие подобные рекламы и заявления, были предназначены отнюдь не для поселенцев и их сторонников, то ли намеревавшихся оказать сопротивление ликвидации еврейских поселений, то ли нет. Нет, они предназначались для израильского мещанина, они готовили его к тому, что там, в поселениях Газы будет литься кровь, они внушали ему, что поселенцы, несмотря на все свои заявления, готовы стрелять в солдат. Они были направлены на разжигание тлеющего огонька ненависти между светскими и религиозными, между „жителями оккупированных территорий“ и „жителями Израиля в границах 1967 года“.

Это и было вполне сознательное подстрекательство. Это и была та, исполненная в лучших традициях тоталитарных режимов пропаганда, призванная оправдать административные аресты, многомесячное содержание в тюрьмах детей и подростков без всякого суда, следствия и предъявления им обвинений, ограничение свободы передвижения огромных масс людей и прочие многочисленные нарушения, никак не совместимые с понятиями о демократическом обществе.

И вот, наконец, наступили те самые дни, которыми эти господа так пугали добропорядочных обывателей. Подразделения ЦАХАЛа и полиции вошли в еврейские поселения Газы, чтобы приступить к насильственной эвакуации тех, кто там остался. Теле- и радиорепортеры покрепче сжали в руках микрофоны, операторы и фотографы приникли к камерам, газетчики поднесли к лицу сотовые телефоны, предварительно связавшись с готовыми стучать по клавишам компьютерной клавиатуры машинисткам… Но те, кто находился в поселениях, не дали всей этой своре практически ни одного шанса на то, чтобы обвинить их в насилии. Долгожданных репортажей о поселенцах, стреляющих с крыш своих домов в солдат, подкладывающих бомбы под армейские машины, избивающих в кровь входящих в их дома „эвакуаторов“, о раввинах, призывающих свою паству покончить жизнь самоубийством, но не дать себя вывезти с Земли Израиля, не получилось.

Вместо этого израильский обыватель увидел другие картины — как те же жители поселений до последней минуты молились в домах и синагогах, произнося вечные, как мир, слова еврейской молитвы, как они почти безропотно позволяли себя выносить из домов, в которых любили, воспитывали детей и оплакивали павших на поле боя и в терактах близких; как те же раввины-„подстрекатели“ вели переговоры с группами и отдельными гражданами, оказавшимися в состоянии нервного срыва, как призывали их отказаться от любых мыслей о насилии, если они у них есть, и добровольно покинуть свои дома, либо дать солдатам возможность осуществить их „насильственную эвакуацию“, то есть попросту вынести их из этих домов. Как рыдали они у этих домов и вместе с ними вытирали слезы те, кому было приказано их „эвакуировать“…

Все эти картины так разительно отличались от тех, к которым готовились израильские акулы пера и гиены телеэкрана, что даже Моти Киршенбаум, человек, левее которого в этой стране только стенка, вынужден был признать: если бы всего два дня назад ему сказали, что поселенцы Газы будут вести себя таким образом, он бы в это ни за что не поверил, мирная или почти мирная эвакуация еврейских поселений — это самое настоящее чудо!

И вот тогда было решено изменить „угол зрения“. То, что поселенцы решили никого не убивать и вообще воздержаться от насилия, было признано нормальным и естественным. Ненормальным, неестественным, отвратительным, провокационным было объявлено само их поведение — все эти молитвы, слезы, истерические выходки, даже само спокойствие, с которым они ждали в своих домах солдат, продолжая поливать траву перед домом, сидеть всей семьей за обеденным столом… Все это было названо израильскими газетами, телевидением и радио „дешевой игрой“, „грязной попыткой сыграть на чувствах общественности“, „показухой“ и т. д….

… И вот этого я понять не могу и не хочу….