Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

— В этом как раз и состоит разница между нами и вами, — заметил Шарон. — Я могу часами беседовать со своими солдатами о войне, о предстоящих боях. Я отношусь с большим уважением к своим людям, а египетские офицеры презирают своих солдат. Я считаю, что египтяне — хорошие солдаты. Они простые и малокультурные, но выносливые и дисциплинированные люди. Они хорошие артиллеристы, хорошие саперы, хорошие стрелки, но вот их офицеры — полное дерьмо. Их офицеры воюют только по заранее разработанному плану. Если не считать минного поля между Бир-Хасне и Нахлом, которое было, вероятнее всего, заложено еще до войны, египетские офицеры после нашего прорыва не устанавливали мин и не делали засад на всем пути нашего продвижения. Но немало солдат, например, у Митле, где мы преградили им путь к отходу, бились насмерть. Так же они сражались в 1948 году у Фелуджи, в 30 милях от Тель-Авива…

Шарон дал Эль-Наби минуту, чтобы тот проглотил эту «пилюлю» и после паузы продолжил:

— Даже у Кусеймы египетские офицеры с криком «Спасайся, кто может!» вскакивали в первый попавший джип или бронетранспортер и бросали своих солдат на произвол судьбы. Мы проезжали мимо одного египетского солдата, который, сидя на обочине дороги, все время с плачем повторял: «Они бросили меня! Они бросили меня!». Ни один израильский офицер никогда бы так не поступил. Наши офицеры подают команду не «вперед!», а «за мной!». Поэтому большую часть наших потерь обычно составляют офицеры…

Ну и, конечно, Шарон учитывал то, насколько разные мотивы вели в бой египтян и евреев.

«По рассказам пленных египетских солдат, — писал он в своих мемуарах, — им говорили, что, вступив в Израиль, они будут убивать мужчин, насиловать женщин. Быть может, это выгодная философия для наступающих, но она явно не подходит в отступлении. Тогда вы забываете о том, чтобы насиловать чужих жен и хотите оказаться со своей собственной женой дома, на берегу Нила».

* * *

Только 18 июня 1967 года Шарон получил разрешение командования вернуться домой. Он летел вместе с Яэль Даян над огромными просторами Синайского полуострова и, глядя в иллюминатор, прошептал: «Все это теперь — наше!».

По словам Яэль, в те минуты ей показалось, что от Арика исходит какое-то мистическое сияние, некая материализовавшаяся харизма, противостоять которой не было сил — хотелось просто подчиняться этому человеку, любым способом заслужить его одобрение, погибнуть за него. До нее вдруг дошел страшный своей буквальностью смысл фразы, что полководец и политик по-настоящему велик, если его солдаты готовы умереть даже не ради орденской ленточки в петлице — ради одобрительного кивка головы своего командира.

С тель-авивского аэродрома Арика и Яэль доставили на армейской машине в квартал Цаала, где они оба жили. Но еще на въезде в этот квартал Арик увидел Лили и вылез из машины. Они обнялись, и Лили ткнулась лицом в плечо мужа. Затем отступила на шаг и посмотрела на Арика — за время войны он сбросил десяток лишних килограммов, но это явно пошло ему на пользу. Было видно, что он счастлив и голоден — голоден во всех смыслах этого слова, как и полагается вернувшемуся после долгой отлучки домой мужчине.

Война закончилась.

Арик знал, что он вернулся в другой Израиль, совершенно непохожий на тот, который он оставил — за шесть июньских дней территория страны увеличилась в четыре раза. И если Синайский полуостров был захвачен исключительно по военным и политическим соображениям, то вырванные в боях у сирийцев и иорданцев Иудея, Самария, Голанские высоты и Газа были исконно еврейской землей, на которой тысячелетия назад располагалось царство Давида и Соломона. И значительная часть еврейского народа считала, что эти земли, возвращенные ценой немалой крови, навсегда должны остаться во владении евреев. Точно так же считал и генерал Ариэль Шарон, всегда чувствовавший неразрывную связь и со своим народом, и с его историей.

Глава 9. Старое ружье

Нужно ли говорить, что, вернувшись домой, Арик немедленно начал принимать свои любимые ванны — из лучей славы?!

Он давал одно интервью за другим, то и дело появлялся на экранах зарубежных телеканалов, выезжал в качестве члена различных израильских делегаций за границу, где читал для генералов и дипломатов лекции о ходе Шестидневной войны и о новой политической ситуации, сложившейся после нее на Ближнем Востоке.

По коридорам генштаба уже полз шепоток о том, что Арик и раньше был высокомерен, а теперь и вовсе задрал нос; что в беседах с журналистами он слишком преувеличивает ту роль, которую сыграл в победе, но Шарону не было дела до этих пересудов — как и весь Израиль, он пребывал в те дни в состоянии эйфории и наслаждался своим положением.

В то же время он продолжал много и напряженно работать как начальник Центра боевой подготовки. Именно исходящие из этого отдела бумаги были призваны во многом определить, как израильская армия и израильское общество распорядятся захваченными в ходе войны территориями.