Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра

«Главное отличие между израильскими и арабскими политиками, — не раз повторял он, — заключается в том, что арабы никогда не путали свои личные симпатии с интересами своей страны и своего народа. Они умели разделять эти две вещи. И Анвар Садат, и его министры искренне мне симпатизировали, но когда начиналось обсуждение военных и политических вопросов, они мгновенно становились крайне неуступчивыми. Садат не раз повторял, что вся египетская земля является священной, и он не поступится ни одной ее песчинкой, а также не допустит израильтян к египетской экономике даже в качестве совладельцев совместных предприятий. И его верность родной стране и земле вызывала у меня искренне восхищение и глубокое уважение к этому великому человеку. Наши же политики часто путали и продолжают путать симпатию арабских лидеров к ним лично с их симпатиями к Израилю в целом, которых никогда не было и в помине. И потому нередко наши политические лидеры были готовы на огромные уступки только в обмен на дружескую улыбку и теплое рукопожатие…»

Чтобы понять, что имел в виду Ариэль Шарон, произнося эти слова, стоит попристальнее вглядеться в те события, которые последовали за историческим визитом Анвара Садата в Израиль.

* * *

В декабре 1977 года Менахем Бегин, Моше Даян и Эзер Вейцман направились с ответным визитом в Египет. Выяснив, что расхождение в позициях между двумя странами необычайно велики, обе стороны все-таки решили продолжить диалог в летней резиденции Садата в Исмаилийе. Начались длительные, изматывающие переговоры, по окончании первого раунда которых Менахем Бегин познакомил членов своего кабинета с предварительными позициями сторон.

Бегин настаивал на том, что по условиям мирного договора небольшая часть Синая — тот самый территориальный «чубчик» — останется во владениях Израиля и что переговоры будут вестись только вокруг израильско-египетских проблем, без обсуждения проблем взаимоотношений Израиля с Сирией и Иорданией — тем более, что обе эти страны продолжали заявлять, что находятся с Израилем в состоянии войны и мириться с ним ни в коем случае не собираются. Садат же настаивал на полном отступления Израиля к границам 1967 года, возвращения как Синайского полуострова Египту, так и Голанских высот Сирии, а заодно решения палестинской проблемы путем создания палестинского государства. Но самое главное — президент Египта потребовал, чтобы на время переговоров Израиль полностью прекратил поселенческую деятельность.

Услышав это, Шарон вскипел. С его точки зрения, у Садата не было никакого права выдвигать подобное требование, тем более что основные работы по строительству новых поселений шли в Иудее и Самарии, то есть на территориях, некогда принадлежавших Иордании и никак не касавшихся Египта. Кроме того, пока неизвестно, добавил Арик, удастся ли заключить мир с Египтом или нет, а поселения — это не журавль в небе, это та реальность, которую можно потрогать руками, и каждое из них является не только воплощением исторического права евреев на свою землю, но и имеет огромное стратегическое значение. А значит, реализация его плана развития Иудеи и Самарии должна быть продолжена.

Мнения членов правительства разделились: если часть из них, и в первую очередь, министр строительства Давид Леви, поддержали Шарона, то заместитель премьер-министра Игаль Ядин, министр обороны Эзер Вейцман и еще ряд министров считали, что требование Садата надо принять. В итоге было решено возведение новых поселений продолжить, но без лишнего шума и несколько более медленными темпами, чем прежде.

Именно с этого и начались описанные в предыдущей главе разногласия между Шароном, с одной стороны, и Эзером Вейцманом и Игалем Ядином с другой. Шарон продолжал строить новые поселения не только в Иудее и Самарии, но и в Газе, и даже на Синае. При этом, чтобы ввести в заблуждение международную общественность и, прежде всего, египтян и американцев, он, как опять-таки было рассказано в предыдущей главе, пускался на разные уловки, и вновь и вновь убеждал членов правительства Бегина в необходимости проведения именно такой политики.

Интеллигентный, получивший европейское образование Эзер Вейцман считал, что, по меньшей мере, пока идут переговоры, Израиль должен быть предельно честным по отношению к своим партнерам. Ариэль Шарон был убежден, что на Востоке эти интеллигентские штучки Вейцмана не проходят, и продолжал настаивать на своем. На каждом заседании правительства они пикировались друг с другом, и каждый раз победа в итоге оставалась за Шароном.