Аркадия

Ты мальчик, который отлично бегает, говорит Эйб. Крох старается не глянуть на ноги отца и терпит неудачу; наваливается привычное чувство вины, больное, липкое. Но Эйб еще не закончил:…доберись туда первым и сделай все, чтобы они не нашли. Скажи, что ты там уже был, все осмотрел, и там ничего нет. Издай клич дикого лося, что-нибудь в этом роде. Прогони, шмякни камнем по голове.

Никакого насилия, говорит Ханна.

В коридоре слышится шарканье, и они смолкают, дожидаясь, чтобы тот, кто там шаркает, прошел мимо. Крох, милый, я не стану заставлять тебя делать то, что тебе неприятно, шепчет она. Если ты скажешь “нет”, я сама кинусь туда со всех ног, но в отличие от тебя я не знаю тайных тропок в лесу. Ты проворный и умеешь бегать неслышно. Но ты должен знать, чем нам грозит это дело. Если поймают, нас могут посадить – или с позором вышвырнут из Аркадии. Выбор за тобой. Мы всегда будем любить тебя, что бы ты ни решил. Мы уважаем то, что велит тебе твоя совесть.

Ее голос противоречит тому, что она говорит. В нем напряженность. Это невыносимо. Что ж, ладно, говорит он.

Хорошо, выдыхает Эйб. Это островок в ручье к северу от Верды. Она про Шмальплот все знает и сочувствует нам. Поспешай изо всех сил, но не по нахоженным тропкам, и когда Ханна дойдет туда, она сменит тебя на вахте. Ты готов?

Нет, думает Крох.

Готов, говорит он.

Беги, говорит Эйб.

* * *

Крох бежит. Костер на Овечьем лугу дымит вовсю. Должно быть, одну плантацию уже разгромили. Минует палатки, где живут те, кто не смог найти койку в лагерях, которые в последний год расплодились по лесу; минует запахи полей, сортиров, компостных куч. Он слышит, как люди ломятся через лес, неуклюжие огры. Крох знает оленьи тропы. Он проникает, невидимый, дальше всех. После пережитого шума древняя сторожкая тишина леса придавливает, и тогда он сосредотачивается на движении своих ног, позволяя деревьям проноситься мимо себя. Вспугивает журавля в озерце, гонит белые хвостики оленей вскачь через бурелом. Еще несколько миль, и, замедлив ход, он видит остров, выплывающий из потока. Только перебравшись на него по пояс в воде и сделав несколько шагов вглубь, различает участок, с востока удачно прикрытый деревьями. Ханна знала, что поисковые вертолеты полетят с военно-морской базы на западе или с сухопутной базы на юге.

Сердце перестает колотиться, Крох смывает с груди и плеч засохшую грязь, находит привязанное к дереву ведро и, чтобы убить время с пользой, поливает посевы.

Потом он прячется в холодной выбоине между ив и вглядывается в ту сторону, где Аркадия. Ничего не видно, не слышно, кроме обычных звуков леса, утихающего после того, как его потревожили. Жирный инверсионный след струится над головой. Ондатра рисует в воде две тонкие линии. Через некоторое время он поворачивает голову и смотрит в сторону коттеджа Верды, от которого поднимается тонкая струйка дыма.

С Вердой Крох знаком целую вечность, с шести своих лет. Прежде чем освоиться с просторами этого леса так же, как со своим собственным тельцем, он не раз терялся в блужданиях. Старуху он встретил однажды вечером, когда разошлась внезапно снежная буря и быстро стемнело. Одну красную рукавичку он потерял, сунул обе руки в другую и держал ее перед собой, как фонарик, освещающий ему путь. Но лес был голоден в ту ночь, он хотел съесть его. Крох тащился сквозь снежную пыль, сквозь тьму. Наконец учуял спасительный древесный дым и, следуя ему, прибрел к низкому каменному домику, который стоял на краю поля. Он стучал и стучал. Дверь раскрыла та самая ведьма, что прошлой весной привиделась ему в темном лесу, и странная собака была с ней рядом, он принял ее тогда за прирученную белую лань. Он слишком устал и замерз, чтобы бояться, и не чувствовал страха, пока не скинул с себя мокрые одежки, пока не укутался в одеяло, пахшее лавандой и солнцем. Но затем ведьма наклонилась к своей печи, свет поймал и подчеркнул ее острый нос, ее морщины, ее жидкие волосы, и вот тут искра сказки вспыхнула в его голове, и Крох закричал. Часто дыша вблизи жаркого очага, не сводил с него глаз белый зверь. Ведьма дала ему выкричаться, пока он не охрип, а потом протянула миску супа. Суп был из оленины. Прежде он никогда мяса не пробовал. На вкус оно было как смерть. Его вырвало. Очнулся он в грузовике, и Титус вышел из Сторожки, а позади него, в свете фонаря, стояла Смак-Салли с ребенком. Титус заплакал от облегчения: О, Крох, ты нашелся, сказал он, подхватывая его своими огромными руками. Мы думали, ты замерз насмерть. Крох оглянулся в ночь, и ведьма положила большой палец ему на подбородок. Малыш Ридли, тихо сказала она, приходи как-нибудь повидаться со своей Вердой; и она исчезла из сна, который, как он думал, снился ему.