Аркадия

Никого не пропустив, Крох записывает в уме имена: Эйб, сияющий любовью; Титус, Смак-Салли и их многочисленные дети; Лисонька, Мария и Рикки; Реджина и Олли; Астрид, чрезвычайно не в духе. Мэрилин и Мидж, которая обмахивается веером и тихонько попукивает. Тарзан и Капитан Америка, Коул, Дилан и Айк, Джинси, Фиона, Маффин. Хелле сидит рядом с Айком, улыбаясь кому угодно, всем, только не Кроху. Чуть поздней приходят Д’Анджело, Скотт и Лиза. И это все, это все, это все. Нет Доротки. Нет Иден. Никого больше нет. И особенно Хэнди.

Ханна рассказывает о секте Богознатцев, построивших Аркадия-дом в XIX веке, но слушать мешает досаждающий шум со двора. Там массы, ведомые барабанами бонго или марихуаной, толпятся вокруг большой мусорной бочки, в которой, сдается Кроху, плещется принесенный из Кладовой и сдобренный ЛСД Кисло-сидр. Неспешной процессией шествуют по лужайке “Певцы Сирсенсиз” в белых одеждах, их куклы выделывают свои бескостные па. Крох узнает копну белых волос Лейфа, он управляет головой куклы-Дурака. Обнявшись, вальсируют Адам и Ева, освеженные слоем персиковой краски. Пение проникает даже сквозь стекла окон Просцениума, нестройная мелодия, барабаны, тысяча колокольчиков. Вокруг кукловодов образуется плотный круг зевак, подпавших под чары.

Крох воображает себе гигантскую руку, внезапно спустившуюся с небес и крушащую толпу так, как злой мальчик растаптывает муравьиную тропку. Пристыженный, он снова настраивается на Ханну. Но жара невыносима; даже он чувствует отторжение и не в силах слушать с тем вниманием, с каким бы хотелось. Он отмечает, что в рассказе участвуют его слайды, и голос Верды разматывается в полумраке с магнитофона.

Ханна поднимает глаза, видит, что ее аудитория, хоть и бравая, увяла, и говорит, немного печально: И вот мы здесь. Почти такие же Богознатцы: идеалистичны, трудолюбивы, одухотворены. Но в отличие от них, говорит она, мы знаем достаточно, чтобы усвоить урок истории и измениться, пока не поздно.

Она делает паузу, чтобы собраться с мыслями, и в эту паузу снаружи что-то взрывается, зеленая петарда взлетает в тускнеющее летнее небо и рассыпается красными искрами. Она оборачивается, чтобы взглянуть на это. Ее золотые волосы щедро поблескивают. И когда она поворачивается вновь, Крох прочитывает на ее лице, что она решила со всем этим здесь – покончить.

Спасибо, говорит она. А теперь давайте все вместе отпразднуем День Кокейн. И хотя в полупустом гулком Просцениуме они аплодируют ей изо всех сил, спускается мать в зал поникшей.

* * *

Воздух снаружи уже немного остыл, терпко пахнет истоптанной травой. Лужайка Аркадия-дома, как обоями с повторяющимся рисунком, покрыта подвижным узором из хиппи в прозрачных белых платьях, топах с бретельками и джинсовых комбинезонах. Вереницей разносят еду из кухни на раскладные столы. Для малышей есть лимонад. Бочонок попкорна с питательной дрожжевой глазурью. Салат из латука, салат из помидоров, салат из темпе. Салат из пшеницы с булгуром и фасолью. Острый салат из тофу. Макаронный салат. Горы хлеба, которые быстро тают. Рис и фасоль. Сальса. Чан с тушеным бататом. Так много сладких пирогов, что до нового урожая варенья у них больше не будет. Соевый крем с фисташками, ванилью, шоколадом, клубникой. Кое-кто из пришлых оказался не так уж плох: есть такие, кто съездил в окрестные городки и вернулся нагруженный виноградом и бананами, ящиками апельсинов, стеблями сельдерея, большими банками с арахисовым маслом, магазинным хлебом, жуешь который словно бумагу для выпечки. Огромные пакеты со сморщенными штучками, которые кто-то назвал чипсами, солеными до того, что у Кроха от них удушье. Печенье в огромных коробках, на вкус как батарейка, если ее полизать.

Как обычно, дети, Беременные и Кайфуны подходят к еде первыми, хотя некоторым из пришлых мужчин хватает духу очередь поломать. Когда все закончат, останется еще немного еды. В течение дня все наедаются досыта, но и наевшись, дальше тоже едят, пока больше уже не влезает. Даже Крох, который сопротивляется возбуждению, опираясь на твердый моральный стержень в себе, сыто расслабляется и отдается во власть летней ночи.