Аркадия

В амфитеатре Овечьего луга начинается концерт. Голос Хэнди, великолепно скрипучий, взлетает ввысь, группа “Свободные Люди” в прекрасной форме, банджо, скрипка и аккордеон выдают пространные, роскошные соло. Тарзан, барабанщик, красноречив только на этом из своих языков. Ночь сгущается, косячки и сигареты затмевают светлячков. Малыши, перевозбужденные от того, что объелись непривычными сластями, гоняются друг за другом. У Кроха в легких печет от бега, от смеха, от ловли деток и подбрасывания их в воздух, от борьбы с друзьями. Они, Коул, Айк, Хелле и Крох, прокрадываются к чану с вырви-глаз Кисло-сидром, торопливо окунают туда четыре стеклянных банки. Уносят их за Восьмиугольный амбар. Хелле с улыбкой прикусывает край своей банки, и, прикрыв глаза, осушает ее. Крох не сводит с нее глаз; ему хочется выплеснуть свою ей в лицо, а потом, пожалуй что, слизнуть сидр с ее подбородка. Она смотрит прямо на него и говорит, подначивая: Боишься?

Да, он боится. Ему нравятся его мозги. Не хочется закончить, как Капитан Америка, навеки модифицированный. В Аркадии дюжин шесть ходячих поучительных историй о перевштыренных Кайфунах, чья психика вышла из-под контроля.

Нет, говорит он вслух и запрокидывает банку. Алкоголь обжигает ему горло. Хелле придерживает Кроха за руку, когда они выходят из-за сарая, чтобы кислятина успела всочиться внутрь. Прикосновение ее пальцев прохладно, и хотя ему хочется их отпихнуть, он этого не делает. Пока они идут, она сжимает ему руку.

* * *

Внизу на концерте Хэнди заставляет все сборище подхватить “Спокойной ночи, Айрин”. Сбоку, где сверкают рождественские огни, Астрид и Лайла покачиваются, прислонившись друг к другу, глаза их закрыты. Смак-Салли, такая рядом с Титусом маленькая, притиснута к его груди. Кто-то шепчет, что в Ангаре Беглецов вечеринка, и подростки понемногу отчаливают туда. Крох и Хелле проходят мимо Пруда. На берегу лужи одежек дожидаются плещущихся, которые пошли в воду голышом. Пруд так же полон, как обычно бывает тут летним днем, но сейчас это взрослые в лунном свете. Крох и Хелле, Айк и Коул проходят мимо группки из четырех малявок, которые со страхом вскидывают глаза на проходящих мимо подростков, а затем возвращаются к раздаче того, что Крох сначала принимает за камешки. Он приглядывается, видит голубые таблетки. Он пытается что-то сказать, но слова все куда-то делись, так что он попросту сгребает таблетки и сует их себе в карман. Кто-то из малявок пинает Кроха в лодыжку; его забрасывают гравием вслед. Ангар Беглецов сияет керосиновым светом, орет чей-то транзистор. Рядом с покосившейся дровяной печкой стоит еще одна бочка с Кисло-сидром. Людей до того много, что они слиты в одну кричащую массу, в многорукое чудище.

Хелле шепчет ему на ухо, но он не улавливает ее слов. Когда он поворачивается к ней лицом, его гнев на нее, должно быть, становится вдруг очевиден. Она резко отскакивает и исчезает.

Люди становятся различимы. Малютка Пух танцует, вскидывая руки. Какой-то чужак с вытатуированными по щеке слезинками, откинувшись назад, пристально на нее смотрит; приятель его, тоже в черной кожаной куртке, вжимает в стену какую-то молоденькую Беглянку. Крох, глядя на куртку, видит мертвую свинью, и когда он проходит мимо, его чуть не тошнит от грубой мускусной вони. Странно, думает он, что делают взрослые мужики тут, где большинство – ребятня.

Эту мысль он теряет, пораженный тем, что на раскладушке Джинси тискается с кем-то из Беглецов, точеным черноволосым мальчишкой с пером стервятника в волосах.

Привет, Джинси, говорит он, тряся ее за плечо. Она поднимает глаза, улыбается, говорит: Привет, – и возвращается к поцелуям. Что ж, ладно, пусть она подцепит птичью вошь, кому это важно.

Айк вставляет кассету, и в жизнь врываются новые звуки, еще громче. “Мисфитс”! – выкрикивает он название панк-группы и трясет головой в ритм. Он так вспотел, что под мышками у него черные круги. Да и у Кроха рубашка прилипла к телу.

Хелле появляется снова, сумеречная, бессвязная. Эй, говорит она так тихо, что слышит ее один Крох. Это моя кассета? Он хочет укусить ее в губы. Его тело жаждет в ней раствориться. Он тянется к ее лицу, но, когда руки туда добираются, они вроде как чьи-то чужие, да и Хелле больше нет перед ним, она ушла.