Археологические прогулки по Риму

У Адриана, чтобы странствовать по свету, были налицо все вышеупомянутые причины разом. Самая важная и лучшая из всех была та, что он хотел самолично ознакомиться с положением империи. Такой администратор, как он, не мог не знать, что хорошо властелину видеть все собственными глазами. Он имел привычку останавливаться в больших городах, встречавшихся на его пути, требовал отчета в том, как шло дело их управления, тщательно изучал их доходы и нужды, и редко случалось, чтобы проезд его не был отмечен постройкой мостов, дорог, водопроводов, признанных им необходимыми. Но так как он любил также и великолепие, то, занявшись сперва полезными работами, он затем не пренебрегал и памятниками, которые служат лишь для украшения всякой великой страны. Он реставрировал театры, базилики, вновь отстраивал древние храмы, сооружались новые. Поэтому в провинциях всегда сохранялась о нем полная благодарности и восхищения память. У нас имеются медали, выбитые по случаю этих императорских посещений: Адриан называется на них реставратором, благодетелем, добрым гением городов, посещенных им, и они предуготовляли ему апофеоз, несомненно, ожидавший его после смерти. Подъезжая к границам империи, он, естественно, удваивал бдительность и заботливость. Ничто не было забыто; он смотрел, в хорошем ли состоянии находились укрепления, рвы, окопы; он выслушивал чиновников, советовался с инженерами, делал смотр легионам, заставлял их маневрировать перед собой, и, когда бывал доволен маневрами, обращался к ним с одним из тех красноречивых приказов, любопытнейший образец которых сохранился до наших дней в надписях Третьего легиона в Ламбезе. Но Адриан путешествовал не только ради пользы империи, он думал также и о себе. Этот ревностный администратор был в то же время человеком любознательным и ученым, знатоком литературы. Когда город, куда он приезжал, был одним из тех, что обладали прекрасными памятниками прошлого, он оставался в нем с охотой, больше выказывал к нему благоволения, искал случая возвратиться в него. Пребывание в Афинах его восхищало, нигде он не чувствовал себя так счастливо; ни один город не осыпал он своими благодеяниями так щедро, нигде не построил столько памятников. Любознательность его не упускала ни одного места, напоминавшего о великих событиях. Он также совершил паломничество в Трою, восстановил там мавзолей Аякса, воздав герою великие почести. Он отправился в Мантинею, чтобы видеть могилу, где покоился Эпаминонд, и сочинил для фивского героя восторженную надпись. В Египте он председательствовал на собрании ученых в Мусейоне, и ему приятно было смущать их коварными вопросами; он отправлялся смотреть пирамиды, колосса мемнонского и, вероятно, также и все другие чудеса эпохи фараонов. Он не считал себя обязанным во время этих посещений сохранять равнодушный и неприступный вид, какой старательно принимали старые римляне, когда были не у себя, чтобы казаться более важными и более достойными. Он говорил на языке страны, где был гостем, надевал одежду ее жителей и не пренебрегал их обычаями. Несомненно, он думал, что для полного ознакомления с какой-нибудь страной и понимания какого-нибудь народа надо усвоить его обычаи и жить, как он. В Элевсине от хотел стать посвященным; в Афинах он председательствовал на празднествах Вакха в одеянии архонта. Такое поведение должно было смущать людей, придерживавшихся старинных обычаев. Один из таких недовольных, поэт Юлий Флор, написал на императора-путешественника злые стихи, которые должны были с удовольствием читать все, не желавшие забыть на время Семь холмов. «Не хотел бы я быть Цезарем, – говорил он, – отправляться к британцам, терпеть холод и стужу Скифии», и т. д. На это Адриан отвечал в том же тоне и тем же размером («Не хотел бы я быть Флором, разгуливать по лавкам, гнить в кабаках, давать там себя на съеденье комарам») и, не заботясь больше о людском мнении, продолжал свои разъезды. Ему случалось даже делать иногда настоящие нововведения и интересоваться зрелищами, которыми до него пренебрегали. Один поэт первого века, оставивший нам интересное описание Этны, очень удивляется равнодушию современников к зрелищам природы. Проходят земли, переплывают моря, говорит он, чтобы посетить великие города и прекрасные памятники; отправляются смотреть знаменитые картины, «Венеру с ее волосами, словно струящимися подобно реке, или детей Медеи, играющих подле своей жестокой матери, или греков, с грустью окружающих Ифигению и влекущих ее к жертвеннику, в то время как лицо ее отца скрыто покрывалом», восхищаются статуями, составившими славу Мирона и других, а между тем не удостаивают взглядом произведения природы, «гораздо более великого художника, чем они». Адриан не заслуживает этого упрека. Его страстное увлечение шедеврами античного искусства не мешало ему быть чувствительным к великим картинам природы, и он был чуть ли не единственный монархом того времени, о котором нам говорят, что он предпринимал путешествия, чтобы любоваться красотами природы. Он поднимался на Этну, и там еще показывают развалины старого дома, выстроенного, как говорят, чтобы принять его. Ночью он поднялся на гору Казия, чтобы видеть оттуда восход солнца, и пережил там страшную бурю. Таким образом, он любил природу не меньше, чем произведения искусства: эту любовь к искусствам, это восхищение природой мы видим в вилле в Тибуре.