Археологические прогулки по Риму

Что их раздражало еще больше, так это значение, какое приобретала Греция в политических делах Рима. Она долго довольствовалась своим руководством в делах духовных, снабжая Рим грамматиками и художниками; с воцарения Адриана она открыто завладевает тем, что, по-видимому, было ей до тех пор запрещено, что народ-победитель оставил только за собою: Греция прокрадывается в войско, захватывает места в Сенате, она управляет провинциями. Среди полководцев этого времени мы встречаем имена Арриана и Ксенофонта. Понятно, что все это очень льстило грекам. Благодарность их не знала границ и, согласно их обычаю, выразилась в низкой угодливости. В наиболее значительных городах они воздвигли великолепные храмы в честь «нового Юпитера, бога олимпийского», и недостойный любимец императора, Антиной, бывший также греком, удостоился всюду, после своей смерти, самых невероятных почестей; одинаково понятно после этого, что потомки истинных римлян не могли быть не возмущены. Быть может, скажут, что они были неправы, что в поведении Адриана не было ничего, что могло бы удивлять, что противоречило бы учреждениям и духу империи. Раз империя призвала провинции к участию в верховной власти, должен был когда-нибудь прийти черед Греции и Востока, и уже не должно было казаться удивительным видеть при испанских императорах греческих полководцев или проконсулов. Есть, однако, разница; в то время как жители западных провинций, допущенные Римом к занятию мест в его войске и к исполнению общественных должностей, усваивали язык и обычаи своей новой родины, проникались ее духом и старыми правилами, делались открыто римлянами, греки оставались греками. Ничто никогда не могло сломить эту столь же изворотливую, сколь и стойкую, расу, перенесшую, ни в чем себе не изменив, римское владычество и пережившую его. В самой своей угодливости она сохраняла свою надменность; она льстила варварам и презирала их. Поэтому ей нетрудно было оградить себя от подражания их обычаям и от смешения с ними. Думается, что ни один грек не стал никогда вполне римлянином, и наоборот, многие римляне сделались вполне греками. Мы видим во времена того же Адриана галла Фаворина, родом из Арля, и итальянца Эмона, родом из Пренесты, которые забыли свой родной язык и усвоили язык греков. Что такой захват чужестранцев оскорблял римлян старого закала, в этом нет ничего удивительного. Они были вполне правы, думая, что Рим от этого только много терял. Различные народы, входившие в состав единой Римской империи, приносили ей свои национальные качества и тем ее обновляли; греки сообщали ей лишь свои недостатки. Поощряя владычество над Римом чуждого духа, Адриан во всяком случае погрешал против осторожности; сам того не сознавая, он работал над внедрением начал Восточной империи.

Таков был с его странным смешением достоинств и недостатков этот полуримский и полугреческий император, творец, а может быть, даже и строитель виллы в Тибуре. Нам остается узнать, что дало ему повод ее построить. Историки говорят нам, что во всяком случае большая ее часть была построена им благодаря его путешествиям и чтобы сохранить память о них. Известно, что Адриан крайне мало жил в своей столице и что почти все время своего царствования он провел в разъездах по своей обширной империи. Ничто так не поражало современников, как эта деятельная жизнь и эти бесконечные поездки. Народ, видевший его постоянные разъезды, сохранил о нем воспоминание как о неутомимом путешественнике, непрестанно странствовавшем от одного края земли до другого. «Никогда не было царя, – говорит его биограф, – который бы в такое короткое время посетил столько различных стран».