Археологические прогулки по Риму

Став императором, Адриан приобрел много друзей: владыке мира нетрудно их иметь. Он был очень щедр для них. «Никогда, – говорил Спартиан, – он не отказывал им ни в какой просьбе, а часто даже предупреждал их желания»; но в то же время он раздражал их своими насмешками и оскорблял подозрениями. Изменчивый и странный, как все художественные натуры, легко поддававшийся наветам на самых преданных ему людей, он слушал, что ему про них говорили, и при случае даже следил за ними. У него была своя тайная полиция, проникавшая в различные дома и доносившая ему, что там про него говорили. Никакая дружба не устоит при такой подозрительности. Спартиан замечает, что те, кого он наиболее любил и наиболее осыпал почестями, кончили тем, что все стали ему ненавистны. Многие были удалены из Рима; некоторые утратили состояние, нашлись и такие, что поплатились жизнью. Мы не думаем, что Адриан был жесток от природы; он даже несколько раз показал прекрасный пример милосердия. Но судьбой было определено, что верховная власть, без точно выраженного характера, без определенных границ, будет омрачать лучшие умы. Немногие монархи сумели вполне избегнуть этого упоения властью, этого головокружения, производимого одновременно чувством гордости и страха, возбуждавшим дурные инстинкты и развращавшим души. Честный Марк Аврелий говорил раз сам себе с выражением ужаса: «Не делайся слишком Цезарем!» Надо думать, что Адриан иногда становился им против воли. В начале своего царствования, когда он не чувствовал еще, что положение его было вполне прочно, он пролил или позволил пролить кровь нескольких знатных особ, обвинявшихся в измене; под конец своей жизни он пролил ее вновь, и на этот раз в числе жертв были его зять, девяностолетний старик, и племянник, которому не было еще и двадцати лет. Хочется думать, что они оба были виновны и что император счел такую суровую меру необходимой; тем не менее общественное мнение было возмущено. Припомнили, что Траян, которому Сенат торжественно преподнес титул превосходного правителя, optimus princeps, никогда не считал себя вынужденным признавать такую печальную необходимость, и нашли, что Адриан подчинялся ей слишком легко. Эти казни, которые приказал привести в исполнение умирающий царь, как бы хотевший утолить тем в последний раз свою злобную мстительность, возмутили честных людей. «Он умер, – говорит Спартиан, – ненавидимый всеми».

Мы знаем, что враги сентиментальной политики будут утверждать, что возненавидевшие его были неправы. Скажут, что в конце концов эти семейные ссоры вовсе для мира не интересны и что не следует придавать им большого значения. Что значит для безвестных граждан, составляющих большинство в стране, что у царя неприятный нрав и что он заставил страдать своих приближенных? Если он хорошо правит государством, если оберегает его от внешних врагов, если дает ему внутренний мир, разве это не должно закрывать глаза на его причуды и позволять ему избавлять себя, как это ему угодно, от своих докучных друзей или от стеснительных родственников? Какое в том зло для его народа? Несомненно, что, если бы подданные были благоразумны, они судили бы своего монарха по тому добру, какое он делает всем, а не по строгим мерам, затрагивающим лишь несколько лиц, и тот казался бы им наиболее достойным любви, кто дает счастье большинству. Но любят не по рассудку, и в привязанность входят другие элементы, помимо корысти. Поэтому не редкость видеть монархов, под властью которых выгодно жить, но которым не удается привлечь к себе сердца. Адриан был из числа последних. Даже на том расстоянии времени, на каком мы от него находимся, мы не можем вполне отделаться от чувств, которые он внушал людям своего времени, и нам приходится делать своего рода усилие, чтобы уважать его так, как он этого заслуживает. Напрасно Дюрюи станет нам доказывать, что он оказал миру более услуг, чем Траян и Марк Аврелий, нам будет трудно порицать его современников, которые больше любили Марка Аврелия и Траяна, чем его.