Археология русской смерти. Этнография похоронного дела в современной России

Подобное положение дел подтолкнуло Главное управление коммунального хозяйства (при НКВД РСФСР) к разработке нового декрета о похоронном деле — теперь уже об обратной срочной демуниципализации похоронного дела. Согласно проекту декрета, в исключительном ведении отделов коммунального хозяйства оставались лишь кладбища, которые сдавались в аренду, а также единичные морги и пока еще не построенные крематории. В свою очередь, кооперативам и частным гражданам предоставлялось право организации погребальных братств, похоронных бюро и магазинов по продаже ритуальных принадлежностей[71].

Это дало некоторые краткосрочные результаты, и похоронный кризис был преодолен. Однако возвращение частного бизнеса в похоронную сферу быстро свернули в течение нескольких лет вместе с окончанием НЭПа. В итоге похоронные бюро были возвращены в ведомство местных коммунальных хозяйств[72].

Как и следовало ожидать, контролирующие коммунальную инфраструктуру органы принимали похоронные бюро обратно без особого энтузиазма. Согласно архивным документам, кладбища и социальная функция по погребению постоянно перебрасывалась из сферы ответственности одного коммунального отдела к другому в попытках снизить издержки на содержание[73]. Например, из 3276 предприятий, числившихся в городах РСФСР к 1928 году, 2164 относились к предприятиям общего пользования и всего 10 из них относились к похоронным бюро. Эти цифры позволяют оценить уровень бесхозяйственности в похоронном деле, характерный для 1920-1930-х годов.

Из-за постоянного переделегирования похоронной функции от одного органа другому, муниципальные службы не могли исполнять свои обязанности[74]. Например, в справочной книге за 1931 год «Весь Новосибирск» похоронное бюро в составе подведомственных учреждений «Коммунтреста» является единственным на весь город. Подобное фиксируется во всех городах СССР[75]. Игорь Орлов отмечает, что архивные документы позволяют увидеть, что в 1939 году «кладбища, в культурном содержании которых заинтересованы миллионы населения, во многих городах, не говоря уже о селах и деревнях... загажены, не благоустроены, чем вызывают справедливое недовольство трудящихся»[76].

Архивные свидетельства позволяют сделать вывод, что причинами подобной устойчивой бесхозяйственности является все то же отсутствие ресурсов для поддержания затратного похоронного дела при отсутствии доходной части — модель социальных похорон оказывается крайне убыточной. Как отмечает Анна Соколова: «при декларированном доступном и равном для всех способе погребения, отсутствии платы за места на кладбищах (Декрет о кладбищах), похороны сами по себе не могли приносить доход. Установка и изготовление надгробий также не были доходными, поскольку уровень благосостояния населения, как и государственный атеизм, препятствовали развитию спроса на эти услуги»[77].

В дополнение к этому справедливо будет отметить, что многие кладбища, так и не дождавшись переоборудования в парковые пространства, целенаправленно уничтожались новой властью и приводились в бесхозное состояние[78]. В ходе антирелигиозной кампании большинство церковных некрополей были разграблены и закрыты. Еще в 1925 году в музей общества «Старый Петербург» начали поступать бронзовые и мраморные скульптурные детали со Смоленского кладбища Петербурга, а также иконостасы закрытых церквей. Уничтожались и московские некрополи, являющиеся памятниками архитектуры. Старинные надгробные памятники отправляли на продажу как строительный материал. Из них «делали поребрики для тротуаров, но чаще использовали повторно на действующих кладбищах для памятников “среднего класса” советского общества». На месте Дорогомиловского кладбища был выстроен квартал домов для советской номенклатуры, а в XXI веке там же возвели небоскреб «Башня 2000». Памятные знаки с сотни московских погостов ушли под новые советские мостовые[79]. Бывшие кладбища закрывались, а освободившееся пространство превращалось в городские парки и скверы. В Нижнем Новгороде из Петропавловского кладбища сделали Парк Кулибина — впрочем, его надгробие сохранили, а из бывшего Печёрского кладбища сделали сквер для прогулок. Подобные «могильные» парки возникали по всему Советскому Союзу — в Казани, Перми, Новосибирске[80].