Архитектор

Они вымокли до нитки, едва вышли из укрытия. Небо прорезали лиловые полосы молний, после чего земля содрогалась от грома. Составы вагонов, казалось, уходили в бесконечность. Ева торопливо шла впереди: где находится портал, ведала только она. Несколько раз им пришлось подныривать под вагонами и проходить сквозь открытые товарняки. Картина не менялась: поезда, рельсы, заросли, мусор и вода.

– Если всё это взаправду, то я не понимаю, чем мы заслужили такое будущее, – сказал Никомах, в очередной раз проползая под вагоном.

Ева пустилась в философствование:

– Цикл существования человечества разделяется на четыре века, отмеченные таким же числом фаз постепенного помрачнения первоначальной духовности. Наш мир соответствует четвёртому веку. Тантрические тексты описывают его состояние как полное пробуждение женского божества Кали, которая в низших проявлениях является богиней оргиастических обрядов. В тёмный век она полностью пробуждается и начинает действовать. Так что мы живём в эпоху антропологического кризиса, времени максимального удаления человека от чистой духовности. То, что ты видишь, результат этого кризиса.

– Конец одного цикла является началом другого, поэтому точка, в которой определённый процесс достигает предела, является точкой, с которой начинается его разворот в обратном направлении, – Никомах не ударил в грязь лицом.

– Невозможно предугадать, каким образом, и на каком уровне будет реализована преемственность между циклами. Думаю, после нулевой точки нас едва ли ждёт век процветания. Смотри и внимай! – она звонко рассмеялась, повернулась и сделала несколько шагов вперёд.

– Всё это хорошо, но нас убьёт технологический прогресс, – вмешался Ларс, всю дорогу он угрюмо молчал, – и ни о какой духовности говорить даже не придётся. Прогресс имеет свойства волны, каждая из которых мощнее предыдущей. В итоге всех смоет к чертям последним цунами. Может, НОВА как раз его готовит. По крайней мере, что они вытворяют – начало конца. Всё-таки Митичев не дурак. Что-то раскопал и его убрали.

Поплыли клочья тумана. Дождь внезапно кончился, оставив в воздухе мокрую взвесь. Окружающее пространство накрыла темнота, и даже мощные фонари с ней не справлялись.

– Пришли! – крикнула Ева.

Никомах огляделся. Куда пришли? Слева во мрак уходил железнодорожный состав, справа, в промежутки между вагонами проглядывало открытое поле.

– Смотри, – подозвала его Ева.

Никомах подошёл к девушке. Ларс остановился поправить шнурки на ботинках.

Ева указала вперёд. Никомах напряг зрение. Оказалось, воздух впереди превратился в чёрную непроницаемую стену.

– Граница модели, – пояснила Ева, – если мы правы, то за ней – ответ на самую великую загадку человечества.

– «Архитектор»?

– Да.

За спиной клацнул затвор. Никомах резко обернулся. Ларс направил на него ствол серебристого пистолета. Всё это время он, сволочь, прятал его.

– Прости, так нужно. Ты мне начал нравиться. Жаль. Кольцев так приказал…

Ева отошла к Ларсу. Предательница!

Никомах медленно поднял руки, лихорадочно подбирая слова, чтобы потянуть время.

Ларс выстрелил.

Модель № 167

– Когда ты приходишь, я понимаю, что ошибся, – голос, казалось, шёл отовсюду.

Он открыл глаза. Темнота. Тело сковало болью. Стоило пошевелиться, как его словно прошивало током. Что произошло? Он помнил безразличный взгляд Ларса, пистолет, выстрел. Больше ничего. Мёртв? Если так, почему сенсорама не отключилась? Он с трудом поднял руку и коснулся лица. Вне «Отражения» пальцы ничего не чувствовали, а здесь ощутили тепло. Значит, ещё в модели. Где Ларс, Ева? Сволочи. Через считанные секунды боль начала отступать. Он приподнялся и тут же упал. Руки слишком слабы. Лежа на острых камнях, он принюхался – надо же хоть как-то понять, где ты. Слышалась свежесть влажного и плотного воздуха, чуть солоноватого. Где-то в темноте на каменистый берег набегали волна за волной. Море!

Сесть он смог через минуту. Под глазом саднило. Поцарапался. Провел рукой по ране, вроде без крови. Да черта с два что-то разглядишь в этом мраке.

Забилась тревожная мысль: голос не померещился. Это человек, причём, находится рядом. Руки нашарили камень тяжёлый и острый, хватит, чтобы убить.

– Кто здесь? – громко крикнул он во тьму.

– Кроме тебя никого нет, – равнодушно и не сразу отозвался голос.

Он поднялся. Сделал пару шагов. Ноги держат – уже хорошо.

– В меня стреляли. Я очнулся здесь.

Ответа не последовало.

– Кто ты, твою мать? – крикнул он как можно громче, наугад швырнул камень.

Тот глухо ударился вдалеке о берег. И вновь тишина. Он сделал несколько шагов в сторону, где слышался прибой. Хотелось окунуться в воду, чтобы смыть наваждение.

– И что значит, когда я прихожу? Я никогда не был здесь! – проорал он, и тёплый ветер угнал его слова прочь, – в чём ты ошибся?!

Он поскользнулся и ушиб руку об острый край большого камня. Идти дальше на ощупь невозможно. Переломаешься к чертям. Стояла обволакивающая чернота, будто он ослеп. Если так, дело плохо. Представил: какой-то урод стоит рядом и ухмыляется. От бессилия сжал кулаки и закричал до привкуса крови в горле.

Мелькнула догадка.