Архитектор

– Хм, справедливости ищешь? Знаешь, на днях прочёл: «когда исчезает справедливость, не остаётся ничего, что могло бы придать ценность жизни других людей». Какого, а? Сильно! Но я тебе так скажу: справедливость – то, что мы можем позволить себе взять от этой жизни. Остальное – девичьи сопли. Не нашего ума дело, кому он там не пришёлся. Мы работу выполнили. О себе думать нужно, Дмитрий Андреевич, а не о справедливости. Всё, – он бодро хлопнул обеими ладонями по крышке стола, – заговорился я с тобой. По результатам задержания докладываешь лично и незамедлительно.

Ответив коротко «есть!», Горин механически поднялся и вышел из кабинета. «Можем себе позволить взять от жизни», – повторил он, когда сел в машину. Что ты можешь себе позволить? – подумал Дмитрий, и рука его застыла на селекторе коробки передач, его вдруг замутило от мысли о доме. Он направил на себя зеркало заднего вида, некоторое время смотрел на отражение, словно пытаясь найти в глубине серых глаз отблески взгляда другого человека – живого, настоящего, такого, каким он был раньше. Увиденное напугало его. Он ударил ладонью по зеркалу и надавил на газ.

Вылетев на пустую дорогу, он неожиданно для самого себя рассмеялся, и смех его становился тем громче, чем ближе к красной зоне подбиралась стрелка спидометра. Когда зуммер отчаянно запищал, Горин едва различал, куда едет, из-за слёз. Его тело сотрясалось от хохота, утратив всякий контроль, голос наливался металлом, и больше не принадлежал ни ему, ни чему-то живому. В чувства Горина привёл рёв сирены и заблестевшие впереди проблесковые маячки. Он взял себя в руки, остановился, опустил стекло.

Подошедший патрульный, приложил к груди правый кулак:

– С вами всё в порядке, господин инспектор? – осведомился он.

– Да, всё хорошо, – Горину пришлось приложить усилия, что бы говорить вежливо с привычной механической холодностью.

– Вы проехали на красный, я решил, может, что-то случилось, – патрульный украдкой заглянул на заднее сидение машины Горина, не держит ли кто-то инспектора под прицелом пистолета. Беспокойство с его лица сошло, как только он убедился, что в машине нет посторонних.

– Всё нормально, – сказал Дмитрий, – тяжёлый день. Отвлёкся.

– Сопроводить вас?

– Нет благодарю.

– Доброй ночи, господин инспектор, – патрульный ударил в грудь кулаком и удалился.

Когда полицейская машина скрылась за поворотом, Горин бессильно откинулся в кресле. Кем ты стал? – прошептал он, глядя в салонное зеркало. Он почувствовал, как внутри него лопнул долго зревший нарыв, выплеснувший весь накопленный яд в вены. Оскалившись, он яростно ударил по зеркалу кулаком, отчего оно брызнуло трещинами. Ненавижу тебя! – крикнул Горин, и десятки его отражений повторили эти слова безмолвным эхом, скривившись в издевательской ухмылке.

Модель № 670

Безлюдные типовые пятиэтажки незаметно сменились приземистыми постройками с чернеющей внутри пустотой. Разбитая дорога круто взяла влево и вывела Никомаха к берегу, поросшему высокой травой и колючими кустами. Что-то влекло его сюда, словно в нём встроен компас, отзывающийся на единственный ориентир. Проход к пляжу преграждали покосившиеся высокие ворота из сетки рабицы, с затёртыми выцветшими табличками, из которых читалось только предупреждение: «За буйки не заплывать!». Никомах ухмыльнулся: можно подумать, кто-то следует этим запретам.

На берегу властвовал ветер. Штормовые волны бросались на белый песок, оставляя после себя водоросли, гниющие под солнцем. На вышке спасателей трепетал изорванный бурей синий флаг с жёлтым крестом. Никомах прошёл мимо, остановился возле сарайчика, где, должно быть, хранились лодки или шезлонги. Белая краска на нём слезла, обнажив трухлявые доски. Казалось, хорошенько приложишь ногой по стене, и хлипкая постройка рассыплется. Никомах подёргал тяжелый амбарный замок, заржавевший, словно его не открывали десять лет. Какого чёрта я тут делаю, вырвался у него вздох. Вокруг ничего не давало ответ. Никаких признаков жизни. Оглушающая пустота давила невероятной тяжестью, как будто он оказался под толщей воды. Оглядев ещё раз безмолвный берег, он тяжело зашагал по зыбкому песку в сторону пирса, стрелой врезавшегося в бушующее море.

Выйдя на пригорок, откуда открывался вид на песчаную косу, уходящую в туманную даль, он почувствовал укол в спину – кто-то наблюдал за ним. Это был мальчик лет десяти со светлыми волосами, не к месту торжественно одетый – белая сорочка, брюки со стрелками и чёрные лакированные туфельки. Казалось, он пришёл на детский праздник, который отменили в последний момент, забыв его предупредить. У Никомаха похолодело внутри. Он знал, кто перед ним.

– Твои возвращения означают, что я ошибся, – сказал мальчик, когда Никомах приблизился.

Мужчина сел на песок со вздохом усталого путника, позволившего привал. Он внимательно посмотрел на ребёнка, потом в его глаза, неестественно серые, холодные настолько, что казалось, воздух вокруг стал ледяным.

– Кто ты? – сказал Никомах, оглядывая берег, испещрённый следами.