Архив еврейской истории. Том 13

БК: Во-первых, я узнал шофера душегубки. Это был русский, украинец он был. Потом я узнал… Дело в том, что я узнавал вполне определенных людей. Оказывается, их уже взяли в это время. Потом был суд в Краснодаре: там 13 человек было. Одного вот, Керера, о котором я говорил, его судили заочно. Его так и не выдали. Вот, а 12 судили очно[880]. Там был заместитель Керера, Васо Элисбарашвили[881]. Если не врут, то интереснейший человек. Я его знал как заместителя начальника этой «Кавказской роты» так называемой, кавказской компании, как они называли. Оказывается, он был, как рассказывали потом, прокурором области в Грузии. И очень известный человек. В плен он попал в Крыму. Был он, ну, как они говорили, армейским комиссаром. Но это, конечно, вранье, потому что армейский комиссар — это генерал, причем армии. Он был, очевидно, комиссаром армии. А комиссаром армии, как вы, очевидно, знаете, мог быть и полковник, по нашей истории. Очевидно, комиссаром армии он был. Его как-то не расстреляли. Комиссаров расстреливали тут же, евреев, комиссаров — разговоров не было. Его как-то не расстреляли. И он в Крыму организовал эту вот компанию. Там были грузины, там были азербайджанцы, там были частично украинцы и русские. И были два заместителя. Один вот этот Элисбарашвили, а другой был русский Соловьев. Ну, русского этого не поймали, потому что его, когда они отступали, его в Кракове по пьяной лавочке, говорят, свои же и убили где-то там. А этих взяли. Среди них этот шофер душегубки был, и этот Элисбарашвили. Вот этих я узнал. Меня раза три вызывали, наверное, в Ставрополь. Потом один раз, но это, так сказать, уже по другому вопросу, вызвали в прокуратуру Советского Союза, в Москву. Но тоже должны были вызвать в Ставрополь. А мне в это время надо было ехать в Польшу. Как обо мне тогда договорились: «Вы честный». [Договорились], что я приеду в Москву на два дня раньше, сдам все показания там в прокуратуре и уеду. И там была очная ставка с этими: прокурор, земельный прокурор был, потом адвокат, еще там кто-то, того, которого поймали. Надо ж, одного Венцеля не поймали, а узнали, что он… Но, наверное, его не выдали, потому что больше меня не вызывали. А потом меня уже вызвали в Краснодар, поскольку дело перешло к ним. Его объединили вместе со ставропольским. Вызвали в Краснодар, там пару раз я был в КГБ. А потом меня вызвали на военный трибунал, на заседание военного трибунала, где вот эти вот 13 человек. Из них 12 очно судили. Я там говорил час. Конечно, не то, что я вам сейчас рассказываю, а чисто те вещи, час говорил.

И после этого встал Элисбарашвили. Когда его спросили: «Подсудимый, что вы можете сказать?» — он сказал: «Для того чтобы все это так знать, он должен был быть туда специально заслан». Ну, шесть человек приговорили к расстрелу, а шесть, значит, — 10 лет, по-моему, дали. Моих двух «подопечных» — к расстрелу. Ну, шофер душегубки, там же дело простое: за особо тяжкие преступления амнистия не действует вообще. А если ты своей рукой убивал, то это особо тяжкое. Да и нужно было, от чего он все время отпирался: что я был шофер — да, но газ туда я не пускал. И вот и нам, мне, собственно, удалось доказать. Вот он как раз говорил, что «не мог этого знать, потому что он не мог видеть все это дело». Вот я и повел следователя. Говорю: «Иван Иванович, пожалуйста, посмотри, мог я видеть или не мог видеть. Я тут чистил сапоги, вам все это известно». Вот так, значит, доказали, что именно он. Ну, я думаю, что я видел его раза два-три, не больше. Но этого вполне достаточно. Причем он все ссылался, что он возил это дело [был водителем «душегубки»] уже перед концом, когда немцы уходили. Но на очной ставке я ему сказал, что я не мог видеть конца. Я бежал за полтора месяца до ухода немцев, это документально установлено. Так что это было намного раньше. Вот такие вещи. Вот такие у меня были связи [с КГБ].

А потом с КГБ я уже по моей просьбе связался, когда мне нужно было выбивать себе документ. Я же ездил, все меня там знали, а никаких документов, кроме этих самых повесток-то, у меня нет. Я, значит, эти повестки, значит, показал. Написал в прокуратуру, здесь показал. Оказывается, следователь Степанов Иван Иванович, который проводил все это дело и тут, и в Краснодаре, и в Ставрополе, он уже был на пенсии, его нашли. Он сказал, по какому делу это было, он все вспомнил. И мне выдали документы, которые вы видели.

ЕЛ: О чем?

БК: Подтверждающие, что семья у меня погибла, что я действительно сидел в тюрьме СД и что действительно бежал.

ЕЛ: А вы открыто говорили, что вы были в оккупации?

БК: У нас?

ЕЛ: Ну, вообще, в своей жизни.

БК: Да. Я во всех документах, во всех анкетах, везде писал. А как же по-другому? Да это у нас узнают очень запросто.

ЕЛ: А когда вы познакомились с женой, вы сразу ей об этом сказали? Будущей жене.

БК: Наверное, сразу. Да, в общежитии знали ребята, мы ж все вместе жили. Она тоже в общежитии жила. Она на курс моложе меня была. Наверное, сразу. Если она и раньше не знала по рассказам других.