Архив еврейской истории. Том 13

ЕЛ: А то, что вы были в гестапо, и вообще то, что вы были в оккупации, как-то меняло отношение к вам людей?

БК: Да с которыми был близко — практически нет. А такие вот, как начальник Первого отдела, начальник отдела кадров и прочее — очень сильно меняло.

ЕЛ: А вы рассказывали своему сыну о своем прошлом?

БК: Ну, он знал. Я очень мало рассказывал. Ему немного рассказывал. А внукам не рассказывал ничего.

ЕЛ: Почему?

БК: Да сколько лет прошло, их это не интересует сейчас. Я вспоминаю себя, даже не в их возрасте, а раньше. Между временем Гражданской войны [1917–1922] и временем, когда я в школе учился, прошло совсем немного времени, ну, 20 лет. Даже меньше, если говорить, 20 лет — это когда я уже кончал школу. Ну представьте сейчас, сколько прошло между [Великой] Отечественной войной [1941–1945] и нашим теперешним временем? Я вспоминаю, для меня это тогда было что-то среднее между сегодняшним днем и Древним Римом. Это было уже старое. Я представляю их сегодня, для них это все старое. Они если бы не видели кино, так они вообще не знали бы, что это такое. Вот когда я с собаками гуляю, тут меня ребята часто спрашивают, больше всего спрашивают по чинам. Вот они слушают эти чины по телевизору: группенфюрер, штандартенфюрер[882] и прочее. Кто это такие? Вот это их интересует.

ЕЛ: А все соседи знают, что вы в этом ориентируетесь?

БК: Нет, здесь соседи вообще ничего не знают. В институтах, где я работал, конечно, знали.

ЕЛ: А почему мальчишки вас спрашивают?

БК: Меня несколько раз в КГБ вызывали. Я ухожу раньше с прогулки. «А куда?» — «А, — говорю, — вот туда вызвали». — «А по каким делам?» — «Да вот, такие-то дела». Потом в этот, в Горький, вызывала еврейская организация, ей-богу, не знаю, как ее называют. Один раз мы там хорошо вместе собрались. Но больше я не ездил, тяжело туда ездить сейчас. Они начали спрашивать, я им рассказывал. Ну, конечно, не подробно рассказывал.

ЕЛ: А что для вас значит ваше еврейство после всего пережитого?

БК: Ну что? Во-первых, я понял, что это за народ. До войны я вообще не понимал, что это за такой народ. Даже не знал. Ну, я до войны, конечно, читал такие вещи, как Фейхтвангера с его «Оппенгейм» или «Оппенмайер», как она потом называлась, «Еврей Зюсс»[883]. То есть я довольно много читал таких вещей, но это все исторические. А современное еврейство — я совершенно не представлял до войны, что это такое. И ни с кем не сталкивался. А потом, я уже говорил, очевидно, что я увлекся Библией, я увлекся исследованиями этой Библии. Я нашел очень интересную вещь. Например, чтобы завоевать иудеев, римлянам потребовалось в несколько раз большее войско легионов римских, чем [для войны] с очень крупными державами. Это ведь интересно. А так я вообще с организациями практически не сталкиваюсь. Одно время у меня было такое настроение вообще: или повеситься, или бежать куда-нибудь. И я пошел, здесь у нас… Как ее фамилия, Аранович? Она этим делом занимается. Я спросил: «Как можно уехать в Израиль?» Ну, когда она меня расспросила, она мне сказала: «Я вам ни в коем случае не советую туда ехать». Ну, жена у меня не поедет.

ЕЛ: А почему?

БК: Не поедет. Никто из моих не поедет? Не поедет. Я один там. Что я там один буду делать? Жить мне там будет негде. Мне же одному квартиру не дадут? Не дадут. Вот.

ЕЛ: А в связи с чем у вас было такое настроение?

БК: Ну, вот погиб сын у меня.

ЕЛ: А как это случилось?