Архивы Дрездена: История призрака. Холодные дни

Долгое время стояла тишина, если не считать дыхания, которое я пытался замедлить и сделать бесшумным. А потом сквозь черноту прорвался ужасный скользкий звук. Он исходил из древней глотки Матери-Зимы: щелканье, словно панцири роящихся жуков-могильщиков. Звук полз по воздуху, будто поток трупных червей, прогрызающих себе путь сквозь гниющее мясо. Он коснулся меня, легкий и омерзительный, словно прикосновение пера стервятника, кишащего вшами, и я попытался вдавиться в стену, чтобы стать ближе к камню и дальше от этого звука.

Мать-Зима издавала кудахчущий смех.

– Так, – проговорила она. – Вот оно как. Возможно, ты все-таки не совсем бесполезен, а, человечек?

Насколько я понимал, у Матери-Зимы был полный набор кухонных ножей. Я собрал свою волю для защитного заклинания, но так и не произнес его. Магия для фэйри – как вода и воздух. У меня имелось подозрение, что Мать-Зима смогла бы противостоять заклинаниям.

– Так это было испытание? – прошептал я, прикрывая рот рукой, чтобы не выдать, где стою.

– Или пища, – прохрипела она. – Сойдет и то и это.

И тогда помещение затопил яркий свет.

Я подумал, что какая-то массивная сила залила то место, где я стоял, но через секунду понял, что это была дверь. А светом был свет солнца, с тем золотистым отливом, который почему-то напоминал осень. Я прикрыл глаза рукой, прячась от света, но мгновение спустя осознал, что стою в маленьком простом домике средневекового вида – том самом, в котором я бывал прежде. В нем все было из дерева, кожи, глины – и все ручной работы. Стекла в окошках – волнистые и полупрозрачные. Чистенькое, милое место – не считая большого и уродливого кресла-качалки в одном из углов. О, и еще сбитая мной полка и рассыпанные маленькие глиняные горшочки с запечатанными воском горлышками.

– Ты иногда бываешь чрезмерно драматичной, – посетовал женский голос, столь же нежный и мягкий, насколько отвратительным был голос Матери-Зимы.

Говорившая секунду спустя вошла в дом – типичная бабушка в простом платье и зеленом переднике. Ее длинные волосы, серебряно-белые и редеющие, были увязаны сзади в небольшой аккуратный узел. Она передвигалась с некоторым трудом, но излучала энергию, как неуемно активная пенсионерка, а ее зеленые глаза, обрамленные сеткой морщинок, были ясными и внимательными. Мать-Лето держала в руке корзину с поздней садовой зеленью, и, пока я хлопал глазами, она вошла, тихо произнесла слово, и дюжина маленьких вихрей тут же очистила окна домика от толстых слоев сажи, залив все внутри еще более ярким и теплым светом.

– Теперь нам понадобится новый мясницкий нож.

Мать-Зима, в ее черной шали и капюшоне, оскалила свои железные зубы в беззвучном рыке. Она указала своим искореженным бородавчатым пальцем на ближайшее окно, и оно снова покрылось сажей. Потом она прошаркала к креслу у окна и устроилась в образовавшейся тени так, словно это было уютное одеяло.

– Я делаю то, что должно быть сделано.

– Нашим тесаком, – заметила Мать-Лето. – Полагаю, ни один из ножей для этого не подошел бы?

Мать-Зима снова оскалила зубы:

– У меня не было ножа.

Мать-Лето неодобрительно цокнула языком и начала разгружать свою корзинку на деревянный стол у камина.

– А я тебе говорила, – спокойно произнесла она.

Мать-Зима издала кислый звук и вытянула палец. Большая чашка, украшенная изысканно выписанными цветами, упала с полки.

Мать-Лето спокойно протянула руку, поймала ее и поставила на место.

– О, эм, Мать-Лето, – проговорил я после момента секундной заминки, – я приношу извинения за вторжение в ваш дом.

– О дорогой, это очень мило, – отозвалась Мать-Лето. – Но тебе не за что извиняться. В конце концов, тебя доставили сюда вопреки твоей воле. – Она сделала паузу и добавила: – И довольно-таки грубо.

Мать-Зима издала еще один недовольный звук.

Я переводил взгляд с одной на другую.

«В этой семейке скопились века дисфункциональности, Гарри. Будь поосторожнее».

– Э-э-э, гм. Я предпочитаю думать об этом как об очень настойчивом приглашении.

– Ха, – подала голос Мать-Зима из-под капюшона. Ее зубы блеснули. – По крайней мере, этот Рыцарь знает, кому предан.

Мать-Лето сумела сдобрить свой голос глубоким скептицизмом:

– Я уверена, он вне себя от радости, будучи твоим вассалом. Почему ты привела его сюда именно сейчас, почему выбрала именно этот день?

Мать-Зима ухмыльнулась, и сверкнуло еще больше зубов.

– Он вызвал меня, драгоценная моя.

Мать-Лето выронила травы. Она повернулась ко мне, глядя на меня расширившимися глазами.

– О, – промолвила она. – О боги!

Кресло Матери-Зимы заскрипело, хотя казалось, она не двигалась.

– Он знает определенные имена. Он был не настолько глуп, чтобы выбирать их, и не был особенно не прав, воспользовавшись ими.

Ярко-зеленые глаза Матери-Лето сузились.

– Неужели он?..

– Нет, – каркнула Мать-Зима. – Не это. Но он видел противника и узнал одно из его имен.

Расчеты и мысли мелькнули в зеленых глазах быстрее, чем я мог за ними уследить.

– Ах да. Понятно, – сказала Мать-Лето. – Разворачивается так много новых вариантов будущего.

– И чересчур много ярких, – угрюмо вставила Мать-Зима.