Архивы Дрездена: Поле боя. Сочельник

Но если вы намерены причинить боль, нет горючего эффективнее, чем чувство боли. Поэтому, превозмогая душевные муки, я мысленно ухватился за эту силу и начал придавать ей форму, в то время как единорог мчался вперед. Повторюсь: прежде я никогда не испытывал такого массивного и стремительного прилива энергии.

Адские погремушки, что же со мной творится?

Вокруг единорожьего рога – того, что во лбу, – стали сгущаться золотисто-зеленые искры. И внезапно я все понял.

Чтобы собирать, концентрировать и направлять энергию, я пользуюсь различными приспособлениями. К примеру, посохом.

У Мэб тоже имеются такие инструменты.

В тот момент я мог лишь держаться за единорога, набиравшего скорость стремительнее «мазерати». Дистанция между нами и врагом сокращалась с пугающей быстротой.

Я всучил Баттерсу посох с криком:

– На, подержи!

Тот кое-как принял его, а я подался вперед и положил руку на шею единорога. Его налобный ятаган вспыхнул раскаленным золотисто-зеленым светом, и я почувствовал, как гудят силовые ретрансляторы в теле этого бессмертного существа. Подобные ощущения я испытывал, направляя энергию в посох, но сопоставлять его с единорогом – все равно что сравнивать питьевой фонтанчик со снаряжением пожарной бригады. Да, сегодня я удерживал небывалый для меня объем энергии, но это существо предназначалось для фокусировки и ретрансляции могущества самой Мэб, и я не перегрузил бы его, даже сильно постаравшись.

В пятидесяти ярдах от врага я направил весь запас энергии в правую руку, а через нее в Зимнего единорога, сфокусировал намерение и волю, на лету подкрутил формулу чар и проревел:

– Forzare!

Едва я успел выкрикнуть последний слог, как мы оказались в неприятельских рядах.

Усиленная рогом единорога волна чистой кинетической энергии мчалась перед нами, как быстрая река, и могучим цунами сокрушала фоморов. Тела отлетали с нашего пути, словно под ударами тяжелейшей клюшки для гольфа из коллекции самого Господа Бога. При этом они разлетались не в стороны, о нет, ведь я подбрасывал их к небесам – примерно футов на тридцать вверх, – и, прежде чем они падали, мы успевали промчаться под ними, так что под копытами единорога не оказывалось ничего, кроме истоптанной земли. Со стороны, наверное, казалось, что гигантский садовник сдувает врагов ураганно-мощной воздуходувкой для облетевшей листвы.

– Елки-палки! – заверещал Баттерс.

Единорог издал утробный рев, достойный медведя, тигра или «конкорда» на бреющем полете, и на несколько секунд ночь превратилась в мутный водоворот летающих тел, испуганных возгласов и вездесущих разрядов избыточной энергии.

Единорог пронесся через вражеские порядки, как нож сквозь масло, и по нам почти сразу открыли огонь. Не сбавляя скорости, зверь побежал зигзагом, виляя то влево, то вправо, и я испугался, как бы такие перегрузки не довели меня до травмы позвоночника. Понятное дело, в петляющую мишень непросто попасть даже на стрельбище, не говоря уже о насыщенной адреналином реальной жизни, но при любом раскладе я не сумел бы защититься от пуль, поскольку даже не понимал, откуда они летят.

Краем глаза я разглядел, как взбешенный король Корб, вскинув посох из материала, похожего на коралл, что-то кричит и указывает пальцем на землю перед нами.

И тут я осознал всю диалектичность ситуации. Когда повсюду столько силы, враг распоряжается ею в той же мере, что и ты.

Земля перед нами вдруг потемнела. Единорог попытался свернуть в сторону, но он двигался слишком быстро, а Корб идеально рассчитал время атаки.

Я направил волю в многострадальный браслет и создал тесную сферу вокруг себя и Баттерса.

Единорог ворвался в темное пятно и увяз в нем, будто в густой жидкости. Соленая морская вода, смешавшись с почвой, превратила ее в подобие зыбучего песка, и скорость единорога разом снизилась до нуля. Мы с Баттерсом перелетели через голову скакуна, ударились о землю и, прыгая наподобие пушечного ядра, покатились дальше, прямиком к бетонной стенке, отделявшей парк от Коламбус-драйв.

При столкновении с этой преградой нас размазало бы по внутренней поверхности моей собственной защитной сферы, поэтому я принялся устилать ее кинетической подушкой безопасности, позволив наружным слоям крошиться при каждом соприкосновении с землей, снижая скорость и превращая энергию движения в ее тепловой аналог. Наш гигантский футбольный мяч оставлял на траве и бетоне выжженные проплешины, а к тому времени, когда сфера ударилась в ограничитель, мы уже замедлились в достаточной мере, чтобы последствия этого столкновения оказались немногим хуже, чем при заурядном ДТП: было громко, больно и страшно, но мы остались живы.

В итоге мы с Баттерсом разлеглись на тропинке у бетонной стены далеко за шеренгами врага и в полном одиночестве, если не считать Листена и взвода его «водолазок», находившихся футах в пятидесяти от нас и вооруженных несколькими ручными минометами и таким количеством автоматов, что их вполне хватило бы для оккупации Техаса.

Мы с Листеном одновременно пришли в движение.

Он вскинул оружие, а я ткнул рукой в землю и проорал:

– Forzare!