– Нога разболелась. – Он дернул головой. – После мероприятия съем что-нибудь болеутоляющее.
Я кивнул. Подобно огню, у боли имеется что-то вроде чрезвычайно большой экзистенциальной массы. С помощью магии можно приглушить боль или даже снять ее целиком, но побочные эффекты окажутся не менее серьезными, чем от паллиативных медикаментов. Сделать это, не навредив пациенту, способен только чародей с многовековым опытом, а мы таковыми не являлись. Я был старше Карлоса на восемь лет, но по чародейским стандартам мы оба во многом оставались новичками – точнее, неофитами самого начального уровня. Вполне логично, что Рамирес не хотел бы, чтобы вместе с обезболивающим эффектом его чувства притупились во время ответственного мероприятия нынешним вечером, когда нужно держать ухо востро.
А значит, то, что мне предстояло сделать, становилось для меня трудным и болезненным.
Но необходимым.
– Держись, друг. – Я хлопнул его по плечу. – Когда все закончится, возьмем Дикого Билла, Йошимо и снова выберемся на природу. Или придумаем что-нибудь еще.
– Конечно, – отозвался он без каких-либо эмоций. – Было бы неплохо.
Он не заметил ни ампулы у меня в руке, ни того, как она разбилась и содержимое разлилось по его плащу и моей коже. Никто не обратит внимания на лишнюю каплю у него на плаще. Я убрал руку, спрятав разбитую ампулу в ладони, и Рамирес даже бровью не повел.
С чего бы?
Мы друзья. Он доверяет мне.
Мне стало тошно.
– Уверен, что сумеешь провернуть такой фокус с другим чародеем, Дрезден? – с напряжением в голосе спросила Лара.
– Не вижу причин, по которым мой план не сработает, – ответил я. – А если поступить так с кем угодно, кроме другого чародея, я определенно выйду за рамки приличий. Примерно как тот придурок-скрипач.
– Но если тебя застукают…
– Если любого из нас застукают, всем хана, – сказал я. – Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
– И то правда, – согласилась Лара. – Что потом?
– Потом надо найти правдоподобный предлог, чтобы вы оба ушли с вечеринки, – сказала Мёрфи.
– Что нам в этом поможет? – спросила Лара.
– Ожидания, – мрачно усмехнулась Мёрфи.
Мы миновали Чайлдза с его овчаркой и прошли в главный зал, по-прежнему оформленный в духе военных лагерей, чьи границы отмечались стилем мебели и полотнами шелка над головой, что придавало всему помещению слегка цирковой вид, но с одним отличием: в самом центре сегодня поставили кругляш ораторской трибуны.
Играла музыка. Снова скрипки. Как видно, Марконе нашел замену вчерашнему сидхе-хулигану. Или тот выжил. Так или иначе, меня это вообще не волновало.
Только я подумал о Марконе, как вот он, тут как тут, беседует с Этри, пристроившись на старосветском темно-зеленом диване из потемневшего от времени красного дерева с туго набитыми подушками и золотыми заклепками в качестве обивочных булавок. Барон Марконе, красивый мужчина средних лет, сегодня надел безупречный деловой костюм мышиного цвета. Роста он, пожалуй, чуть выше среднего. С тех пор как мы познакомились, Марконе почти не изменился. Возраст оставил на его лице пару отметин, но они лишь добавляли ему спокойствия. А еще намекали, что с ним лучше не связываться.
С флангов его, как всегда, прикрывали Сигрун Гард и Хендрикс. Гард с ее ростом баскетболистки и бугристыми мускулами пауэрлифтера была одета в такой же безупречный костюм, как у Марконе. Светло-золотистые волосы она зачесала назад и заплела в косу – замысловатую, тугую и такую аккуратную, что захочешь ухватиться, а не ухватишься. Посадку пиджака несколько портил пристегнутый к спине топор, но сомневаюсь, что блюстителям моды хватило бы духу отчитать валькирию за этот аксессуар.
Стоявший по другую сторону дивана Хендрикс походил на грузовик «Мак», только в костюме: неандертальские надбровные дуги, каждая ладонь размером с лопату, недавно отпущенная короткая борода несколькими тонами темнее ярко-рыжих волос. Его костюм был сшит на заказ, но не по фигуре, а так, чтобы скрывать оружие, которого у Хендрикса, вне всяких сомнений, имелось предостаточно.
Когда в зал вошла делегация Белого Совета, барон поднял глаза и какое-то время бесстрастно смотрел на меня. Во время последнего крупного дела я нанес немалый ущерб внешнему виду хранилища – куда более значительный, чем его содержимому, – и один из людей Марконе погиб от рук безумцев, с которыми я работал. За его смерть я уплатил вергельд, но задобрить человека и заключить с ним мир – это две совершенно разные вещи.
В ответный взгляд я вложил все равнодушие, какое только сумел наскрести. Затем мы одновременно отвернулись, как по команде. Я стиснул зубы. Вот же урод. Даже не припомню, когда мне не хотелось вломить ему по крепкой челюсти.
Я ненадолго развлек себя образом беззубого Марконе в кресле дантиста под присмотром Гард и Хендрикса, буравящих бедного доктора стоматологии свирепыми взглядами, и понял, что улыбаюсь. Вот, пожалуйста. Кто там говорил, что я не умею веселиться на вечеринках? Я знал, что в банде Марконе есть врачи. Интересно, стоматологи тоже имеются?