Арлекин. Судьба гения

Особые сейчас времена наступают. Дело следует повести тонко, а после разить беспощадно, раз и навсегда!

С раздумий о Тредиаковском преосвященный переключился на человека, крайне поэту противоположного, – на бывшего генерал-губернатора казанского Артемия Петровича Волынского. Столь странный ход мыслей отмечен был появлением нового кружочка, соединённого стрелочкой с центральным, с ним то есть самим. Да, оба они, верно никогда и не подозревавшие о существовании друг друга, оказались волею Фортуны связаны с ним. Оба терпят напасти от церковников, и обоих он, Прокопович, спасёт, укрепит, приобщит к своему делу, ибо, оберегая их от вражеских козней, он оберегает себя самого, да и страну, к управлению которой весьма и весьма причастен.

Волынский – счастливчик. В который раз избегает петли, казалось, намертво обхватившей шею. Чудом спасся, и тут не обошлось без Феофана. Нужен, как раз такой-то и нужен ему человек, хоть и самодур и мздоимец, но лихой, умный и, главное, до конца верный начинаниям Петровым. Попов, что к патриаршеству тянут, ненавидит Волынский, верно, более самого Прокоповича. Мздоимец, а книгочей и весьма образован, несколькими языками владеет. Что он, что Тредиаковский – оба за новую Россию стоят, да только характерами рознятся да подходом к делу. Тредиаковский вежлив, учтив, галантен, Волынский – крут, напорист, беспощаден, высокомерен, всю жизнь напролом лез. В губерниях своих, где кормился, пытался знания насаждать, но не уговорами – батожьём да кулаком. Добивался одноличного правления, через то и войну великую с местными архиереями имел: старые воеводы искони с ними власть делили, но Волынский не таков. Оно верно – переусердствовал, но лучше больше, чем ничего. Сильвестр Казанский хитёр и упрям оказался, выжидал момента ударить, искал сперва заступников в московском духовенстве, и, кабы не восцарствовала Анна Иоанновна, худо бы генерал-губернатору пришлось. Видно, Бог его хранит.

Вызвали в Москву, на суд, но Артемий Петрович и тут преуспел. Как раз поспел к раздорам вокруг Анниной коронации. Верховники – члены Тайного совета – пожелали урезать права самодержавные, подчинить себе государыню, но не тут-то было – шляхта восстала, и не вышло по-ихнему. Короновали Анну самодержавной владычицей. И Волынский тут не последнюю руку приложил, сообразил, куда ветер дует. За то, в числе немногих, заслужил большую милость императрицыну.

Теперь-то уж власть укрепилась, нужны люди решительные, наподобие Волынского, – с ними окончательно искоренит Феофан не до конца при Петре добитую гидру. Одна беда – гидра сия живуча, на месте срубленных вдвое вырастают головы, и шипят мерзко, и, ядом блюя смрадным, норовят укусить, ужалить из-под полы. Ну да дайте только срок!

Против воли своей научился Феофан быть изворотливым, мстительным, научился выжидать и разить молниеносно: как коршун, как орёл. Давно понял, что раз вознёсся высоко, то и надлежит ему так – вечноборствие и неустанные труды; но, истомившаяся, просила душа передышки, а её не было и не предвиделось впереди. Прошли времена, когда малодушничал, терзался, считал, что враги – овцы заблудшие – тоже о благе Отчизны пекутся, но ошибаются, как намедни пытался ему выгораживать Тредиаковский на него же донёсших Малиновского и Коптевича. Прошли те времена, когда и он пытался увещевать, разубеждать, переделывать на свой лад, когда щадил и, прощая, не казнил жестоко. Пётр закалил, научил борьбе. О! давно перестал он быть мирным стихотворцем, понял, что слово – оружие, а он его воин.

Семь почти уже лет, как отошёл император в лучший из миров, и семь почти лет особо жестоко терзает его неутомимая свора, мучит, клоня к старине, взывая к патриаршеству, пытаясь время повернуть вспять, в дым обратить начертания Великого Петра, а его, архиепископа новгородского, их удары спокойно отражающего силой слова, хитростью ума, защитою Всевышнего оберегаемого и спасаемого, его, Феофана Прокоповича, мечтают они растерзать, предать смерти лютой и осмеянию публичному. Мечтают, да не выкусится им! В чём только не обвиняли, каких только не приписывали ересей, а жив. Всегда больше было людей, что с ним стояли. Были и теперь есть, и перво-наперво – Анна самолично. За таким щитом державным силён Феофан Прокопович, да, видно, врагам пока невдомёк, что и к лучшему.