Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

Он говорил с кем-то по телефону, но ради нее прервал разговор. Она выложила заготовленные слова, сказала, что выспалась здорово, что было чистой правдой — увидела его глаза и, запела в ней душа: он смотрел на нее с любовью. Надо подождать, подумала она, подождать его следующего шага, она терпеливая девушка, она обязательно подождет, она обязательно дождется…

Теперь, вдохновившись ожиданием, можно было идти репетировать. Хоть «Фугас», хоть черта лысого, хоть любую иную идиотскую вампуку — главная ее роль репетировалась не на сцене, это она тоже поняла.

33

Прошло несколько дней.

Каждый день мечтательная артистка Виктория Романюк ждала от него звонка, намека, слова. Ждала в театре, в дороге, на даче, которую освоила — на даче ожидала увидеть его воочию. Потому, как писали в хороших плохих романах, вздрагивала от каждого шороха в доме, от скрипа старых половиц, оханья двери шкафа, мелькания чьих-то прохожих теней за зимним окном. Объявляться, звонить, навязываться самой она бы не стала, Вика была гордой, она ждала, она знала, что это произойдет, и только один вопрос мучил ее: когда?

Между тем, «Фугас» продолжался.

По срокам спектакль должен был вот-вот идти на выпуск, по сути же дела до спектакля было еще далеко: Саустин и актеры продолжали валять дурака. И она поневоле в этом участвовала. Она-то пыталась репетировать всерьез, пыталась взаправду прожить любовную сцену с героем Саустина, тот самый кусок, что раньше зачитывала Армену «про обожженные плечи и руки…». Она пыталась сыграть как учил Армен, чтоб, образно говоря, «сначала почувствовать слезы, а потом приложить к глазам платок», и не могла. Почувствовать в себе сочувствие и любовь к Саустину Вике не удавалось, преодолеть в себе человеческое начало ее актерский механизм был не в состоянии, мощности не хватало. Начинала говорить свой текст и вместо контакта с партнером Саустиным, зажималась, отводила от него глаза, он был ей неприятен, и… театр кончался.

Долго так продолжаться не могло.

Осинов присутствовал на той, очередной и последней репетиции «Фугаса» на сцене, когда Саустин подошел к Вике перед началом и прилюдно, впервые после разрыва, голосом негромким и язвительным поинтересовался у артистки Романюк, как она поживает? Ранее, внимания на нее особого демонстративно не обращал, так, по долгу режиссера, ставящего спектакль, не более. А тут на людях обратил, потому что все про дачу и прочее уже вызнал и, как бывший и благородный, хотел принародно укусить.

— Поживаю прекрасно, — ответила Вика. — Но с роли меня прошу снять. Не буду. Не хочу.

— Пьеса не нравится? — сладко спросил Саустин. — Напрасно, автор проверенный, хороший, талантливый.

— Тем более, — сказала Вика и посмотрела ему в глаза. — Не хочу портить хорошего автора. И вообще… я теперь не артистка, я в театре завмуз! Прошу извинить.

— Хорошая шутка, — усмехнулся Саустин, мгновенно, впрочем, сообразив, что его реплика неуместна и, скорее всего, не шутка, подскочил к Вике уже с вопросом… — Это шутка?! Шутка, Романюк?

Тишина в зале образовалась особая, театральная, которая наступает у зрителей, замерших на вздохе.

Вика отвернулась от режиссера и с прямой спиной, означавшей вызов и плевок на все, направилась за кулисы.

Внимательный Осинов видел, соображал.

Видел, что артисты поражены, что Саустин растерян и беспомощен и что репетиция сорвана.

А еще, скорострельно соображал Осинов, что, если Саустин так беспомощен, а Вика живет у худрука на даче и — вряд ли она шутит — стала завмузом, а значит, еще ближе законтачит с худруком, то рано или поздно она двух дураков, то есть его и Саустина, теперь уж обязательно заложит, и прощай тогда нежный итальянский кожаный трон под благодарным задом и весь сияющий план его худручества, здравствуй безработица и презрение коллег. Что же делать, как предотвратить? Нейтрализовать ее чистоплюй и слабак Саустин не пожелал, не его, мол, это дело, но что теперь делать ему, несчастному завлиту Осинову?

«Думай, Осинов, думай, — приказал он себе, — зови на помощь великих и мировую драматургию, зови своего хваленого Шекспира!»

Отлетело несколько быстрых аховых минут.

— Продолжаем! — деланно бодро объявил Саустин. — Где у нас Алла Башникова? Башникова здесь? — он взглянул исподлобья в зрительный зал.

— Здесь, — раздался слегка обиженный голос той, которую, наконец, заслуженно вспомнили.

— На сцену, Аллочка, будьте любезны, — тепло распорядился Саустин. И когда роскошная Башникова оказалась на сцене, протянул ей руку и объявил. — Главная роль, Алла — ваша и только ваша. Счастливый случай, Алла. Театр. Жизнь. Так бывает. — Он приложился к руке звезды и объявил, — продолжаем репетицию!

Актеры вяло зашевелились, но не сцена и не «Фугас» волновали сейчас завлита.

Отозвался, наконец, Шекспир!

Прислал драгоценную мысль, и спасибо, современное спасибо ему, дорогому классику интриги.

И вот он план-спасение, подсказанный хитроумным Вильямом!