Армия США. Как все устроено

– Да они все одинаковы. Каждый из них. Ну… Как левая рука и правая рука. Они все будут одинаково хорошо подготовлены, когда закончат свой курс. Это солдаты. Просто солдаты.

Солдаты. А как же 8 Марта? Любовь? А как же штурм общежития женского после отбоя? Нет, не тот здесь «романтИк».

Садимся в машину, полковник везет нас на следующий полигон. Огневая подготовка. Ну-с, теперь посмотрим, как здесь стреляют.

Первое, что я слышу, – даже не выстрелы. Громкий-прегромкий голос, вещающий по репродуктору. Я вижу отличную асфальтовую дорогу, идущую вдоль огневого рубежа. А за дорогой – небольшой вал, на котором сооружены ни дать ни взять песочницы, как у нас во дворах. Для стрельбы лежа. Возле каждой песочницы фонарный столб. Только висят на таких столбах не фонари, а репродукторы – алюминиевые «колокольчики», из которых и несется нескончаемый поток громовой информации.

А еще от дороги к песочницам ведут аккуратные стационарные лестницы. Там же есть бетонные гнезда для стрельбы стоя.

Солдат не спеша поднимается по лестнице и плюхается в песок. Стреляет. Затем поднимается и не торопясь спускается вниз. А на дороге, напротив лестницы – две лавочки, на которых сидят другие солдаты, ожидающие своей очереди на стрельбу. Не огневая подготовка, а соревнования олимпийцев. Все чинно и размеренно.

Громовой голос дает команду, чтоб следующая смена отправлялась на огневой рубеж. Солдаты отрывают зады от лавочек и, поднявшись по лестнице, спрыгивают в бетонные гнезда, ворочают мешочки с песком на бруствере, готовят огневые точки. Команда. Они мостятся на мешках и начинают стрелять. Сержанты-подсказчики стоят у лестниц, чуть сзади, не вмешиваются.

А впереди, на кучах с песком, в зеленых зарослях, в траве, в кустах, поднимаются металлические мишени. При звонком попадании они ложатся обратно.

В руках каждого инструктора что-то типа красной фанерной ракетки для настольного тенниса. Только раза в три больше. Малейшая ошибка – сержант выходит на рубеж, закрывает солдату фанерой лицо и что-то ему говорит. То заставляет принять правильную позу, то показывает, как лучше держать винтовку.

Из «колокольчиков», перекрывая стрельбу, несется:

– Вы, трое! Перейдите в следующую линию. Трое, трое, слышите меня? Туда! Туда! Туда идите!

– Выполнили упражнение? Встаньте и положите оружие!

– Когда займете позицию, присоедините магазин и сообщите о готовности.

– Линия готова! Поражайте цель!

Кто трое? Какая линия? Непонятно.

Я вижу еще одну очередь – выдают патроны. Да, здесь, в общем-то, все как у нас. Только… одна «маленькая» деталь. И я о ней сейчас расскажу. Вот, поднимаюсь в конторку руководителя стрельб. Перед ним массивные «с затылком» серые мониторы. А на экранах – таблицы, фамилии. Напротив каждой фамилии после звучащих выстрелов высвечиваются цифры – промахи и попадания. Матерь божья! Автоматика! Не надо каждый раз ходить и считать отверстия от пуль, как у нас. Здесь пальнул солдатик – и его результат тут же фиксируется. Он летит-летит по коммуникациям и оказывается прямо в его электронном личном деле. Хлоп – и все! Это у нас: прошел по рядам, наделал незаметно дырок карандашом в бумажных мишенях и доложил: «Отлично!» А тут не смухлюешь и не переправишь уже потом, в ведомости. Кстати, результаты абсолютно всех проверок в ходе базовой подготовки собираются в личном деле каждого новобранца. Хочешь проверить какого-то солдата – нажимаешь кнопочку, а там все его характеристики, оценки по всем предметам. Каждый шаг обучаемого фиксирует не командир, которому ты можешь нравиться или нет, – компьютер. Очень удобно. И самое главное, честно и беспристрастно.

Я гляжу на полковника Холла: тот выставляет вперед лицо, моментально демонстрирует готовность ответить на любой мой вопрос.

– А наказания? Вы их как-то наказываете, своих солдат?

Холл улыбается.

– Ну конечно. Для нарушителей дисциплины есть неюридические наказания.

– Что это? И за что?

– Драка в казарме. Или опоздание в строй, что угодно.

– И как наказывают?

– Ротный может объявить семь суток дополнительной службы. Может дать до семи суток домашнего ареста. Разрешено находиться только в казарме и выходить только в столовую.

Мне бы так, в курсантские годы. Сидишь, балдеешь в расположении, а на завтрак-обед-ужин – пожалуйте, можно кушать.

Полковник возвращает меня к реальности:

– Комбат – все то же самое, только до сорока пяти суток. У нас еще бывают финансовые наказания.

– Деньгами?

– Да. Ротный может лишить трети зарплаты в один месяц. Комбат – двух третей два месяца подряд.

Так-так. Новобранец получает тысячу сто долларов в месяц. Да, есть чего лишать. Не то что у нас: мизер платят, мизер отнять можно.

– Скажите, а пьянство у вас есть? Процветает?

Мне кажется, я таю в себе какую-то маленькую надежду. Что эти люди такие же, как мы. Разочаровываюсь.

– Пьянство?

Полковник, глядя в небо, качает головой. По-моему, его берет ностальгия.

– Пьянство?! – Холл уже строго глядит на меня. – Да, в семидесятых-восьмидесятых это было в порядке вещей. А сейчас… Если вас остановит пьяным военная полиция, то все, ваша карьера закончилась.