Арминута

– Приятели решили отблагодарить меня перед уходом. Я ж им не ради денег помогал, а так, за бесплатно.

– И что ты теперь будешь с этим делать? – не сдавалась я.

– Перепродам, – он снова опустился на колени, чтобы собрать золото.

– С ума сошел? Поймают с краденым – живо окажешься в колонии.

– Ой, да что ты понимаешь? И кто сказал, что они краденые, а? – он развернулся, гордо продемонстрировав мне пару браслетов, но сжимавшая их рука дрожала, а ноздри над едва пробивающимися усиками раздувались от волнения.

– Сразу ясно. И потом, цыгане вечно обкрадывают дома, так мой отец-карабинер говорит, – слова сами сорвались с языка, я даже не сразу поняла, что снова назвала усыновителя отцом.

– Ну, везуха тебе, значит. Мечтай дальше про папашу-карабинера. А он, дядька этот, небось, тебя уж и не помнит, ему ведь даже в голову не пришло поинтересоваться, как ты тут живешь, в деревне.

Я и сама не заметила, как по щекам потекли слезы: Винченцо говорил совсем как Серджо. Но только он, в отличие от младшего брата, сразу вскочил, встал рядом, близко-близко, и принялся своими загрубевшими большими пальцами вытирать мне лицо, качая головой и сокрушенным тоном уговаривая не плакать: он, мол, этого не вынесет. «Подожди, подожди, сейчас», – сказал он наконец и бросился собирать драгоценности обратно в синюю сумку. Все, кроме одной.

– Позвал ведь тебя, чтобы эту штуку подарить, но ты меня так разозлила... – и протянул дорогущую подвеску-сердечко на цепочке.

Я инстинктивно отступила на шаг назад и в сторону, а он так и остался стоять с покачивающимся на золотой нитке кулоном в руке: прорезанный добрым десятком яростных морщин лоб, сжавшийся в узкую щель рот, рыбий хребет на виске набух и пульсирует, багровея от гнева, но в глазах только болезненное, беспомощное оцепенение. Увидев это, я сделала ровно такой же шаг вперед и вскинула подбородок, показывая, что принимаю подарок. Он не глядя свел руки у меня за головой, наугад застегнул цепочку, и прохладное сердечко легло мне на грудь, постепенно согреваясь учащенно пульсирующими приливами крови.

– Какая же ты красивая! – хрипло выдохнул Винченцо. Он медленно обвел пальцем контур прижавшейся к коже подвески, потом спустился ниже, к груди.

– Вот твои сигареты! – Адриана выскочила из-за угла и запнулась, не понимая, что происходит. – Твои сигареты... – тихо повторила она, неуверенно протягивая пачку и чуть не выронив изо рта палочку от вишневого мороженого, которое купила на сдачу. Я повернулась к ней спиной, сняла с шеи подарок, спрятала в карман – и с тех пор никогда с ним не расставалась, даже сейчас храню этот кулон, вполне возможно, краденый. Не знаю, как, вечно таская его с собой, мне за двадцать лет удалось его не потерять, но я его берегу. Иногда использую его как талисман: надевала как-то на экзамен по математике, на важную встречу, и снова надену на свадьбу Адрианы, если, конечно, она решит выйти замуж. Интересно все-таки, кому раньше принадлежало это сердечко?

Следующие несколько дней я избегала оставаться с Винченцо наедине, но даже от одного его вида у меня начинало ныть под ложечкой и все внутри сжималось. Ближе к вечеру через окно откуда-то из-за гаража слышался призывный свист, и приходилось собирать всю волю в кулак, чтобы не обращать на него внимание. Прождав впустую пару минут, брат молча поднимался, с такой силой хлопая дверью, что цветочные горшки падали с полок, Джузеппе безудержно рыдал, а у Адрианы начинала раскалываться голова. Но я продолжала сопротивляться, держа дистанцию.

Субботних денег мне как раз хватало на билет до города, и я в кои-то веки решила сказать родителям правду: что хочу пойти на день рождения к подруге и что собираюсь остаться у нее ночевать. Они безразлично переглянулись, неуверенно пожав плечами.

– На машине я тебя не повезу, она и так через раз заводится, – в устах отца это прозвучало как разрешение. Услышав его голос, я вдруг поняла, что дома он почти все время молчал.

Рано утром я спустилась вниз, еще из окна присмотрев на косогоре за домом россыпь ярких цветов, которые решила подарить Патриции – больше у меня все равно ничего не было: одуванчики да скромные желтые цветочки, которые пахли репой. Перевязала букет ниткой и вернулась, чтобы собраться. Адриана о моих планах не знала, и когда поняла, что я еду без нее, убежала в комнату, схватила рисунок, который я для нее сделала, и порвала прямо у меня на глазах. К моему удивлению, мать с малышом на руках вышла проводить меня до остановки на центральной площади. Я помахала им из окна, и Джузеппе тоже взмахнул рукой, словно повторяя за мной, но на прощание вышло не похоже.

За время пути цветы быстро завяли. С соседних мест на меня посматривали – возможно, из-за запаха репы. Ожидая, пока откроется дверь на пятом этаже дома на северном берегу, я еще раздумывала, стоит ли вручать их подруге.