Аромат грехов твоих

– Мы проклятые, а не Боги, – выплюнул он. – Вынуждены жить и смотреть, как умирает все, что нам дорого. От старости, времени, превращаясь в прах. Я видел, как ушла моя мать, сестры, как умирали их дети, и дети их детей. Мы паразиты, Ванесса, ты забираешь жизни у обычных людей, пусть и подонков, я же завишу от тебя. Мы не создаем ничего нового и не созерцаем. У нас нет и никогда не было детей, и при всех своих желаниях я осознаю разумом, что, наверное, это к лучшему. Ты была бы отвратительной матерью, а я был бы вынужден потом носить цветы и на их могилы, пока ветер не превратит надгробные плиты в пыль…

Его несло, он срывался, чего не происходило очень давно. Сжимал кулаки, я же взирала на это со спокойной усмешкой.

Дети – это обуза. Пускай и временная, всего лет на сто, максимум. Но все же сдерживающая. Они будут мешать, привязывать к себе, не давать идти дальше. Просто Малкольм этого еще не понял.

– Закончим этот разговор, – я прервала его пламенную речь и встала из-за стола. – Сегодня диалога у нас не выйдет. Поговорим, когда ты успокоишься…

– Успокоюсь? – переспросил он мне в спину. – Ты бы поняла меня лучше, если бы сама потеряла кого-то дорогого.

– Возможно, – пришлось пожать плечами и уже у самого выхода с террасы обернуться, чтобы добавить: – Выходит, мне действительно повезло, что я выросла сиротой, пускай и рабыней. Теперь не приходится жалеть о несбывшихся надеждах. Их в той жизни у меня попросту не было…

* * *

Из сна мое сознание выскальзывало медленно и болезненно, будто нехотя, словно мы еще что-то не досмотрели, но сил видеть жизнь Ванессы и ощущать мир ее шкурой, у меня уже не оставалось. Слишком противно и противоестественно для моей души, но так нормально для ее.

Во сне я была ею и одновременно понимала, что я не она.

Мне претило все в ее поведении: мотивы, надменность, комплексы Бога и странное чувство правоты, которое она испытывала, поступая жестоко с окружающими. Она действительно считала себя выше них.

Но что ее сделало такой? Тяжелое детство без родных, судьба невольницы? Наверняка все вместе, а еще то, как умер изнасиловавший ее подлец. Отец Эхнатона.

Мне не давала покоя мысль, что моя история – это ее судьба, повторившаяся через тысячи лет. Лишь за малым исключением – меня выдали замуж официально. И кто выдал? Собственная мать, обида на которую до сих пор занозой сидит в сердце.

Вот только были и отличия…

Если Ванесса не знала, что такое терять близких, то я это почувствовала сполна, когда умер отец.

По моей спине прошла волна холода, когда я представила, что пережил Малкольм, и что предстоит пережить мне. Потеря матери, сестер… Бри и Эмили вырастут, состарятся, у них будут дети, а в конечном итоге мне останутся только их могилы на кладбище.

Уйдут все, кого я знала, и останется только Малкольм.

То, что Ванесса считала божественным даром, действительно было проклятием. Бессмертие – страшное наказание для того, кто умеет чувствовать… Она была абсолютно не права, когда говорила, что Малкольм не выглядит ненавидящим себя. Он просто спрятал это чувство глубоко в душе, сделал вид, что уже не человек, принял судьбу, но продолжал искать пути избавления.

Что чувствовал Эдриан-Эхнатон, когда потерял всех, и осталась только она, рабыня, ненавидящая его, и которую после возненавидел он? Пустоту? Злость? Или одно сменялось другим?

Я не желала пройти его путь, не желала пройти и путь Ванессы, я лишь хотела не становиться чудовищем. Что угодно, лишь бы избежать подобной участи!

Можно было бы списать поведение покойной графини на сумасшествие, но я видела в нем только бесконечный эгоизм. Лишь одно теперь оставалось непонятным, что заставило ее покончить жизнь самоубийством?

Она ведь действительно себя любила. Так почему? К слову, как ей вообще это удалось? Что она сделала? Вонзила себе нож в сердце, выпила яд, спрыгнула с часовой башни?

И опять меня терзала сотня вопросов.

Где же был Малкольм, когда стал так нужен?

Одно я знала точно, какими бы поисками ни занимался граф, я должна ему помочь. Любыми способами, всеми правдами и неправдами мне нужно было найти возможность избавиться от дара. Пусть даже это займет не один десяток лет.

И все же у меня появились первые зацепки. Старуха Тахи и ее проклятие.

Ванесса могла специально умалчивать о них и не говорить Малкольму о жрице бога смерти, чтобы не давать лишних зацепок. Графине ведь нравилась ее жизнь. И то, что наши с ней истории начались так похоже, было первым тому доказательством. Теперь я даже не сомневалась, что отец Эдриана и мой Вивальд умерли, став не просто спусковыми крючками для пробуждения внутреннего чудовища, а его первыми жертвами.

И если все мои предположения верны, то интересно, чем заслужил проклятие Малкольм. Ведь не он наступал старухе на руки, ломая пальцы, и точно не он отвесил ей оплеуху в порыве гнева. Ему-то за что такое «счастье»?

С моей точки зрения гораздо логичнее было проклясть на вечные муки именно его отца, и тогда Ванесса наверняка бы возненавидела свою жизнь, осознав, что навеки связана с насильником.