Аромат грехов твоих

В какой-то момент сердце сжалось особенно сладко, когда Эмили подсадил высокий садовник, и сестренка последним штрихом увенчала ель огромной звездой. Мне болезненно захотелось, чтобы когда-нибудь и мои дети бегали так же, готовились к празднику, а потом их отец помогал им украшать дом. Вот только суждено ли такой мечте сбыться?

Мне не давала покоя мысль, что за многие тысячи лет, проведенные рядом, у Ванессы и Малкольма в этом деле ничего не получилось. В то, что они были всегда «осторожны», я не верила. Не бывает так, а значит, причина была в чем-то еще. Быть может, в странной причине бессмертия, которая отнимала другие радости жизни, а может в том, что если наш дар действительно от дьявола, то не положено адским созданиям даровать жизнь, лишь отнимать ее.

В любом случае, мириться с подобным раскладом мне не хотелось. Если Ванесса была счастлива, упиваясь своей чудовищной жизнью, то я узрела ее обратную сторону. Видимо, видел ее и Малкольм, раз долгие годы пытался найти способ избавиться от столь сомнительного таланта.

К слову, интересно, как долго он ищет ответы? Продвинулся ли хоть на толику вперед? И почему вообще уверен, что от «дара» можно найти спасение?

Уж не потому ли, что они с Ванессой, так же как и я семь лет назад, обрели его случайно? Ведь совершенно очевидно, что именно эта столь странная зависимость друг от друга вынужденно связала их между собой, и до этого они были едва ли не врагами.

Ответы на все эти вопросы знал только Эдриан, а еще чудовище, сидящее внутри меня. Уж если оно соизволило дважды показать мне столь точное прошлое, так почему бы ему не повторить это снова?

Сегодняшней ночью я долго лежала в подушках, медитируя и пытаясь настроиться на нужную волну. Мне хотелось увидеть очередной сон из жизни Ванессы. Особых надежд я не питала, и все же что-то внутри меня отозвалось, заставило прикрыть глаза и провалиться в забытье…

Солнечный свет, проникающий в окно на террасе, резал глаза, вынуждая щуриться даже за специально изготовленными для меня темными очками. Черт бы побрал этого ушлого окулиста. Увидел, что графиня при деньгах, и содрал за очки с темными стекляшками вдесятеро дороже, чем за обычное пенсне.

Я невольно прикрыла глаза левой рукой, а правую, с зажатым в ней надушенным носовым платком, поднесла к носу. Проклятая гниль!

Избавиться от запаха в доме полностью так и не удалось, хотя прислуга утверждала, что ничем не пахнет.

Я вначале даже пыталась им поверить, засомневалась: а действительно ли гнилью пахнет, или, быть может, просто чьи-то грехи протухли? Я даже сходила на псарню и конюшню, чтобы убедиться, что и там грешки прислуги пахнут чем угодно, но не тухлятиной. Легкие ароматы ванили, амбры, аниса… ничего ужасающего и преступного. За такое даже я не убивала.

Тем не менее, запах гнили никуда не исчезал, лишь иногда становился слабее…

Вчера вечером из очередного путешествия наконец-то вернулся Малкольм, и теперь я ожидала его к завтраку на летней террасе у накрытого столика. Эдриан спустился, как всегда идеально причесанный и одетый с иголочки. К слову, этим качеством он мог похвастаться еще тогда, в нашу первую встречу, когда о иголках никто даже не слышал.

Я прикрыла глаза, и перед ними словно наяву предстала сцена, которую невозможно забыть даже спустя тысячи лет.

Когда тебя плетьми загоняют в клетку, где уже сидит десяток таких же рабынь, как ты. И ноет кожа от ссадин и ран после ударов, а в ушах стоит вой вдов, чьих мужей убили воины Нила…

Но особенно раздражают стоны старухи Тахи. Кто вообще посадил ее в клетку с молодыми и красивыми девушками? Ведь все прекрасно понимают, ради какой службы нас так тщательно отобрали среди сотен других рабынь. Быть шлюхами у богатых господ.

И память тут же услужливо подсказывает, старуха Тахи – тоже редкая добыча, бывшая жрица бога смерти. Вот только я не верю в эту чушь. Была бы она не шарлатанкой, вымолила бы у своего бога легкую и достойную гибель для себя и тех, кто сейчас с ней в этой клетке.

– Заткнись! – я наотмашь бью ее по лицу, чтобы не выла. Это неимоверно раздражает, а я выговариваю ей все, что накипело: – Как брать деньги за ритуалы и песнопения, так ты была всемогущей жрицей, а стоило воинам Нила захватить тебя, как твоя магия исчезла?!

Она молчит, лишь зло смотрит, не отвечая. Ну и пусть. Знает же, что я права.

А дальше нас везли. Долго, пока клетку не выставили в центре рынка рабов всем на обозрение и не устроили торги. Каждую из девушек грубо вытаскивали из клетки, стаскивали тряпки, заменившие одежды, крутили наши обнаженные тела, выставляя на обзор, заставляли показывать зубы. Ведь чем здоровее рабыня, тем дольше прослужит. Когда вытащили меня, хорошо помню, как пыталась прикрыться, кусаться, по лицу текли бессильные слезы, но чьи-то наглые руки без тени сомнения ощупывали будущий товар.

– Сотню, даю сотню, – раздавалось вокруг.

– Две сотни.

– Три!

Я часто моргала, пытаясь избавиться от пелены слез, но тут же накатывала новая. И куда только исчезла моя храбрость?