Арсен Люпен. Джентльмен-грабитель

Последнее сообщение. Мы надеялись не напрасно. Наш специальный корреспондент позволил нам сообщить, что испытания «Семерки червей» прошли неудовлетворительно. Вполне возможно, в чертежах, переданных братьями Варен, отсутствовал последний листок, оставленный Лакомбом у Андермата в день своего исчезновения. Документ служил как бы ключом ко всей работе, сводя все расчеты воедино. Без этого листка невозможно использовать чертежи. Без чертежей бесполезен листок.

Значит, настало время вернуть себе то, что нам принадлежит. В этом нелегком деле мы очень рассчитываем на помощь господина Андермата. Мы ждем от него объяснений, почему он с самого начала отказал нам в своей помощи? Он должен объяснить не только почему не рассказал обо всем, что знал, после самоубийства Этьена Варена, но и почему никогда не говорил о пропаже чертежей, о существовании которых прекрасно знал. Объяснить, с какой целью на протяжении шести лет следил за братьями Варен, нанимая частных агентов?

Мы ждем от него не слов, а поступков. Иначе…

Откровенная угроза. Но в чем она состоит? Какое средство воздействия на господина Андермата находится в руках Сальватора – анонимного автора статьи?

Толпа репортеров осадила банкира, и десять интервьюеров отметили пренебрежение, с каким он отнесся к статье Сальватора. Однако в «Эко де Франс» было набрано крупным шрифтом следующее заявление того же корреспондента:

Хочет господин Андермат или нет, но он участник расследования, каковым все мы отныне заняты.

В день, когда появилось это заявление, я ужинал с Даспри. Разложив на столе газеты, мы обсуждали появившиеся заметки, рассматривали их со всех сторон и злились, как злишься, когда двигаешься в потемках и натыкаешься все на те же препятствия.

И тут вдруг дверь открылась и вошел не мой слуга с докладом, а дама под густой вуалью. А мы с Даспри и колокольчика у дверей не слышали.

– Месье, вы живете в этом доме? – спросила она.

– Да, мадам, но признаюсь… – начал я.

– Калитка со стороны бульвара была открыта.

– А дверь в прихожую?

Она не ответила. Я подумал: она обогнула здание и вошла с черного хода. Что же, выходит, ей известен этот дом?

Мы все молчали, ощущая определенную неловкость. Дама взглянула на Даспри. И я невольно, словно на званом вечере, представил его, а потом предложил ей стул и осведомился, чем обязан.

Дама подняла вуаль, и мы увидели брюнетку с правильными чертами лица, не красавицу, но женщину, полную шарма. Главным очарованием были глаза – большие, серьезные и очень грустные.

– Мадам Андермат, – представилась она очень просто.

– Мадам Андермат?! – переспросил я с возрастающим удивлением.

Мы замолчали, и снова она заговорила первая спокойным голосом с бесстрастным выражением лица.

– Я пришла по поводу этого дела… Вы знаете, о чем я. Я подумала, что от вас смогу получить какие-то сведения.

– Боже мой! Мадам! Мне известно только то, что пишут в газетах. Не соблаговолите ли уточнить, чем бы я мог быть вам полезен.

– Не знаю… Я не знаю.

И тут я интуитивно почувствовал, что ее бесстрастие притворно, что за ее уверенностью и защищенностью таится смятение. Снова повисло молчание, и я, и она чувствовали неловкость. Даспри, внимательно наблюдавший за гостьей, подошел и обратился к ней:

– Не откажите в любезности, мадам Андермат, позвольте задать вам несколько вопросов.

– Конечно, – обрадовалась гостья, – так мне будет гораздо легче говорить.

– Легче? Вне зависимости от характера вопросов?

– Задавайте любые.

Даспри подумал и спросил:

– Вы были знакомы с Луи Лакомбом?

– Да. Через мужа.

– Когда вы его видели в последний раз?

– В тот вечер, когда он в последний раз у нас ужинал.

– В этот вечер говорилось что-то, что могло навести вас на мысль, что вы его больше никогда не увидите?

– Нет. Он обмолвился о возможном путешествии в Россию. Но очень туманно.

– Значит, вы собирались снова с ним встретиться?

– Да, он должен был прийти к нам ужинать через день.

– Как вы объясняете его исчезновение?

– Я его не объясняю.