— Думаю… я смогу к нему привыкнуть, — отозвался тот, помедлив. Бесшумно поставил опустевший стакан на столик. Головокружение прошло, но в теле клубился все тот же туман, делая его легким и податливым.
— Вы любили Провиденс, да? — мягко улыбнулся Дэвид. Он подогнул под себя босые пятки, и Мэттью вдруг вспомнил, что вот так, забравшись в кресло с ногами, любила сидеть Ева, когда была девчонкой.
— Любил. И сейчас люблю, — Мэттью поймал себя на том, что тоже улыбается. — Я скучаю по нему. По дому. Наверное, уже и дома никакого нет, а мне все представляется… — он вздохнул. Перед глазами встал пейзаж, такой же знакомый и привычный, как собственное лицо: высокое крыльцо, вытертые, поскрипывающие под ногами доски, стены, когда-то белые, но давно облупившиеся от дождей и ветров, свет в окнах, лужайка в желтых осенних листьях. — То есть… мне хорошо здесь, — прибавил он виновато. — По сравнению со всей этой роскошью, мы жили почти в конуре. Но я любил эту конуру. Я в ней вырос. Я вообще не собирался уезжать из Провиденса, — Мэттью вздохнул и взял сигарету из оставленного на столе портсигара.
— Скучаете по дому, которого нет, — повторил Дэвид, глядя в пространство. Его лицо утратило всякое выражение. Словно он так глубоко провалился в свои мысли, что на поверхности не осталось даже ряби. — В каком-то смысле я могу вас понять.
Он тоже закурил. Не дождавшись продолжения, Мэттью спросил:
— В каком-то смысле?
— Ну, на самом деле мне не приходилось терять дом. Мы переезжали несколько раз, но это казалось естественным. Не помню, чтобы тосковал по прежнему жилищу. Потом мы перебрались сюда, в эту квартиру. Нам было… лет восемь, кажется? Прожили здесь совсем недолго. Когда родители поехали в Европу, мы остались у бабушки и Маб. У них огромный дом неподалеку от Монро. Большой и старый. Мы его обожали. Вокруг — леса, болота. Вы видели Луизианские болота? Это иной мир, — он затянулся дымом и раздавил недокуренную сигарету в пепельнице. — Мы должны были прожить у бабушки около года, пока родители путешествуют. Но… Мама умерла и отец вернулся в Нью-Йорк один, а мы остались в Луизиане. Вначале на полгода. Потом на год. Потом еще на год. Срок откладывался, откладывался… Отцу нужно было оправиться, нужно было разобраться с делами. Нужно было работать. Я все время ждал. Что мы вернемся домой и все будет, как раньше. Не чувствовал себя так, словно я уже дома, понимаете? Это ведь было временно. Просто затянувшаяся поездка в гости.
Мэттью медленно кивнул. Сигарета в его пальцах дотлела и осыпалась на паркет, а он так о ней и не вспомнил.
— Мы вернулись, когда пришло время поступать в колледж. Приехали в эту квартиру, привели все в порядок, но… — Дэвид грустно улыбнулся, глядя Мэттью в глаза, — «как прежде» так и не стало. Это больше не было домом. Скорее…
—…кладбищем? — произнес Мэттью едва слышно и сам вздрогнул от своей грубости. — Простите!
— Да нет, вы правы, — Дэвид взял еще сигарету, прикурил и вдруг радостно встрепенулся. — Послушайте, к черту эти мрачные разговоры! Есть одно место, которое может вам понравиться! Составите мне компанию в этот уикэнд? Мне в любом случае предстоит небольшая поездка.
Мэттью растерялся. Он не рассчитывал ни на какие поездки. Ему нужно работать, чтобы быстрее освоить машинку. Нужно найти шкатулку. Поговорить с Мартой… Ему нужно столько всего сделать, что голова шла кругом. Но Дэвид улыбался так заразительно. Не размышляя, Мэттью кивнул.
Позже, уже в постели, он вспоминал, как в дверях гостиной его нагнали слова Дэвида:
— Я все же рад, что вы здесь, Мэтти.
В этот момент он мог сказать то же самое.
«Я рад, что я здесь».
Утром он жестоко раскаивался в легкомыслии, с которым накануне выпил злосчастный абсент. Голова налилась болью, тело казалось неподъемным. Все получалось медленно, очень медленно, отчего обычные утренние сборы заняли кучу времени. Он даже брился целую вечность. Не думая об отражении, не вспоминая о том, как важно поговорить с Мартой.
Весь его день прошел, как в тумане. Позже Мэттью едва мог вспомнить, было ли в нем что-то стоящее? Он просто пропал из жизни, как если бы кто-то случайно вырвал из календаря сразу две страницы. Вечером, возвращаясь с работы в одиночестве, Мэттью пообещал себе, что больше не станет пить. По крайней мере с Дэвидом. По крайней мере — незнакомые напитки.
Не было желания даже ужинать. Мэттью запер дверь в спальню, принял горячий душ и забрался в постель. Потянувшись, чтобы погасить свет, он вдруг заметил на тумбочке записку.
«Мистер Грин просил вас перезвонить по номеру: ***.
Марта»
Несколько секунд он бессмысленно рассматривал фамилию, выведенную каллиграфическим почерком. Мистер Грин? Какой еще мистер Грин? Может, Марта что-то перепутала и записка предназначалась Дэвиду?
Он снова положил бумагу на тумбочку, выключил ночник и уже почти провалившись в сон, вспомнил округлое лицо Джонатана в тени мокрой от дождя шляпы.
«Меня зовут Джонатан Грин. Я — друг Дэвида…».