Артист

Девушка лежала на втором этаже в отдельной палате, когда Сергей зашёл, она с аппетитом ела бульон. На щеках Зои играл румянец, и вообще, она не выглядела так, словно только что вырвалась из заточения. Рядом с кроватью на стуле сидел Ляпидевский и смотрел на больную. Травин уже видел этот взгляд, так Фима смотрел на обожаемых им бактерий или инфузорий и иногда – на женщин.

– Привет, – поздоровался тот с Травиным, – мы идём на поправку.

– Хорошо. Привет, Зоя.

– Серёжа, – девушка смутилась, – представляешь, говорят, ты меня сюда принёс, какие-то белогвардейцы нас держали в плену, а я ничегошеньки не помню. Ехали с Варварой Степановной на вокзал, дальше как отрезало. Думала, ты мне расскажешь, что произошло, но Фимочка говорит, мне нельзя волноваться. Он такой милый и заботливый.

Ляпидевский покраснел и пробормотал что-то невнятное. Травин укоризненно на него посмотрел.

– Варвара Степановна тоже ничего мне не объяснила, – продолжала девушка, – она вообще странная какая-то, держала меня за руку и плакала. И молчала. А потом разволновалась и сказала, что ноги её в этой стране больше не будет, звала с собой в Германию. Куда же я поеду, у меня здесь мама и брат, а ещё Фима. Фима такой заботливый. И милый. Представляешь, Свирский тоже здесь, лежит этажом ниже, он приходил и жаловался, что у него плёнки украли. И что следователь угрожает его посадить в тюрьму. Смешно, правда? Ты заходи, я тебе всегда рада, ты тоже заботливый и милый.

И она рассмеялась.

– Опиум, – объяснил Ляпидевский, вытащив Травина в коридор, – держим её на успокаивающих, но она, наоборот, очень возбуждена, последствия сильного волнения, как очнулась, не спала ни минуты. Доктор Лурье говорит, она может так и не вспомнить, что произошло, и это к лучшему. Сергей, посоветуй, что мне сказать Марусе? Я, кажется, влюбился.

– Надо же, – усмехнулся молодой человек, – никогда такого не было, и вот опять. Тут я тебе, мой друг, не помощник, сам разбирайся со своими чувствами. Что с остальными, которых сюда ГПУ привезло?

– Секрет, – Фима оглянулся по сторонам, – они все в одной палате, там и красноармеец с винтовкой стоит, никого не пускают, даже докторов не всех. Я вот бегаю, заменяю кого можно, а у самого дел по горло в прозекторской.

– Те, кто там лежит, могут и подождать. Малиновская давно приходила?

– Час назад. Вместе с мужем приехала, тот, говорят, ночным рейсом из Москвы прилетел и сейчас везёт её обратно. А ты что делал? Как вчера ночью появился, ни слова не сказал, Зою бросил и ушёл. Хорошо я дежурил, а то бы кто ещё о ней позаботился.

– Да, ты молодец. Режиссёр тоже здесь? Он же был здоров, как бык.

Фима, бросая взгляды на дверь, за которой лежала девушка, быстро и сбивчиво рассказал, что Свирский здесь с сердечным приступом, но похоже, просто симулянт и только отвлекает докторов от настоящих больных вроде той же Зои. И что постоянно ноет и рассказывает всем, будто кто-то, а точнее оператор и осветители, украли все плёнки с его фильмом, и теперь ему с «Совкино» никогда не рассчитаться.

– Плёнки, значит, пропали, – задумчиво произнёс Травин, – кстати, помнишь Беляева, ну того, который умер раньше, чем с поезда упал?

– А как же, – Фима оживился, – узнал чего?

– Я вчера нашёл человека, который его убил, его имя – Кляйн Михель Липке. Здоровый, гад, такой мог шею двумя пальцами сломать.

– Так и знал, это не случайная смерть. Надо же следователю сообщить, где этот Кляйн.

– Тоже мёртв. В городе словно эпидемия – люди как мухи мрут.

Сергей похлопал Фиму по плечу и зашагал к лестнице. Когда спускался, то столкнулся нос к носу со следователем Можейко, тот стоял на ступеньке, перебирая бумаги. Увидев Травина, следователь сухо поздоровался и снова уткнулся в листы с напечатанными буквами, на верхнем Сергей увидел фамилию Свирского. А пролётом ниже – знакомую макушку помощника режиссёра.

* * *

Режиссёр лежал на спине, с тоской глядя в потолок, и курил. Плохие новости сыпались одна за другой, если исчезновение плёнок ещё как-то можно было пережить – подумаешь, фильм, он таких десяток наснимает, то возвращение Парасюка ставило на карьере Свирского большой крест. Следователь начал задавать вопросы, которые вообще не должны были всплыть, например, куда расходовались деньги, или сколько на самом деле длились съёмки кинокартины, или почему реквизит оформили по совсем другой статье. Если ещё вчера Свирский всё мог валить на счетовода, теперь, похоже, наоборот – Матвей Лукич всё валил на него.

– Сволочь, – тихо сказал Свирский, чтобы соседи по палате не услышали. – Раздавить, как вошь.