На днях, кстати, как раз перед скандалом, я сказала маме, что больше не хочу дебютировать в качестве айдола. Мы заключили сделку: я помогаю Хеми вовремя подготовиться к презентации, а мама позволит мне самой решить, чем я хочу заниматься. Я могу просто уйти, никаких обязательств, – Сун напомнил мне о контракте, так что надо будет попросить секретаря Парк аннулировать его, но вряд ли это станет проблемой. Мы с мамой никогда не нарушали данное друг другу слово. – Лучше меня Хеми никто не поможет, на сегодняшний день я в некотором смысле профессиональный трейни.
Всю мою речь Натаниэль выслушал с одним и тем же выражением лица, только слегка нахмурился, когда я сказала, что передумала становиться айдолом. Я гадаю, не попытается ли он меня переубедить. До моей встречи с Ги Тэком и Анджелой именно он больше всех поддерживал меня в стремлении воплотить мечту.
– Так, значит, Хеми практически вынуждена присоединиться к этой группе АСАП.
От меня не укрывается игра слов, и я закатываю глаза[64].
– Логично, – продолжает он. – И я понимаю, почему ты ей помогаешь. Дело ведь не только в сделке с матерью, но в том, что тебе нравится помогать людям.
Лицо у меня полыхает от его слов. Он говорит так искренне, как будто ему совсем несложно.
– Ты не считаешь, что я совершаю ошибку?
Он отвечает не сразу, за что я ему благодарна – стало быть, он всерьез обдумывает мой вопрос.
– Ты никогда не совершаешь поспешных шагов, – размеренно произносит он. – И это, кстати, комплимент, – я гадаю, вспоминает ли он Нью-Йорк, тот вечер, когда он сказал, что я не импульсивна. – Ты все продумываешь, рассматриваешь с разных сторон. Ты по-настоящему заботишься о себе. О своих чувствах. О своей психике. Именно поэтому ты такой надежный человек, именно поэтому ты идеальный наставник для Хеми.
Теперь у меня полыхает не только лицо, но и все тело.
Поговорив с Натаниэлем, я понимаю, что обсудила этот вопрос со всем, кто мне важен, со всеми, чье мнение для меня важнее всего.
Со всеми, кто мне важнее всего. А Натаниэль – определенно из числа таких людей. По крайней мере в этом я могу себе признаться. Меня волнует его благополучие. Я беспокоюсь за него. Я хочу, чтобы он был в безопасности, чтобы он был счастлив.
– Натаниэль, Надин сказала, что сейчас ты один живешь в квартире, а репортеры из таблоидов вечно маячат возле дома, что тебе трудно выходить… – Я набираю в грудь побольше воздуха. – Не хочешь пожить здесь, у меня дома, на время хиатуса?
Об этой услуге меня попросила Надин. В тот момент главным мотивом было желание отплатить за то лето, которое я провела с семьей Натаниэля в Нью-Йорке, но теперь я хочу сделать это ради него самого, потому что он мне небезразличен – как друг.
Натаниэль опускает голову, потом смотрит на меня.
– Можно я отвечу завтра?
– Разумеется, – поспешно заверяю я. – А то я все на тебя вывалила.
У меня снова пунцовеет лицо. Должно быть, ему неловко при мысли, что придется жить дома у бывшей девушки. Теперь и я не могу смотреть ему в глаза, а потому изучаю опустевшую миску.
Надин сказала, что у него есть какой-то тайный рабочий проект. Возможно, он хочет ради него остаться в квартире.
– Спасибо за приглашение, Сори. – Я мельком встречаюсь с ним взглядом, и в глазах его – бесконечное тепло. – Я это очень ценю.
– Тебе удалось поговорить с Хеми? – спрашиваю я, меняя тему и надеясь скрыть смущение. – Она милая. Она бы тебе понравилась. И она ненамного младше нас. А еще она канадка. Ее родной язык – английский.
– Вот как, – Натаниэль зевает.
Взглянув на телефон, я понимаю, что мы просидели в кухне почти час.
– Ты, наверное, устал. Пойдем покажу тебе твою комнату.
Мы вместе моем посуду, проходим по коридору мимо гостиной и поднимаемся на второй этаж.
– Мамина комната – последняя, – говорю я, указывая на закрытые двойные двери. – Не переживай, ее тут никогда не бывает. Она приходит только одежду забрать, а ночует в офисе.
Натаниэль хмурится.
– Ты живешь одна?
– У меня есть домработница. Она приходит в будни и ночует здесь. А вот гостевая спальня. – Я распахиваю дверь.
– Черт, – присвистывает Натаниэль. – Да она же размером со всю нашу квартиру.
– Сильно в этом сомневаюсь, – участники ХОХО живут в очень дорогом многоквартирном доме. – Тебе что-нибудь нужно? Пижама? В ванной есть полотенца и запасная зубная щетка.
– У меня все есть, – отмахивается он, прислонившись к двери.
– Но спать-то ты в чем собираешься? – хмурюсь я.
– В кровати.
– В
– Нет.
И тут я понимаю, что он имеет в виду. Меня это должно было смутить, но я скорее заинтригована. Он всегда так спит?
– А холодно не будет?
Он смеется:
– Может, и будет. Это твоя комната у тебя за спиной?
– Да, – я киваю и тут же поспешно уточняю: – Тебе туда заходить нельзя.
Представляю, что он увидит, если войдет сейчас ко мне в комнату – там повсюду мягкие игрушки.
– Я и не собирался, – тянет он.
Я испепеляю его взглядом. Потом, спохватившись, как близко мы стоим, делаю большой шаг назад. Заметив это, он хмурится.