– Может, нам
– Натаниэль, посерьезнее.
– Нет, это логичное предложение, – шутит он, но голос у него напряженный. Я сделала ему больно. Я
Но так надо. Ради него и ради меня. Ради компании.
– Прямо сейчас «Джоа» не перенесет еще один скандал. О нас кто-нибудь узнает. Мы и так не слишком осторожничали на вчерашней вечеринке.
Мы вообще позабыли об осторожности – целовались, когда за стенкой было столько народу. Не знаю, смогу ли я скрывать свои чувства к нему, не знаю, сможет ли он скрывать свои чувства ко мне.
– Причина, по которой мы расстались в прошлый раз, не изменилась, – продолжаю я. – Раз на то пошло, все стало еще хуже. Хеми пробыла айдолом всего один день, а уже получает кучу ненависти в комментариях. Одну съемку с участием АСАП уже отменили, а могут отменить и другие. Если таблоиды узнают про нас, все станет только хуже. Твоя карьера…
– Не надо сводить все к моей карьере. Ты нужна мне. Обо всех рисках я и так знаю.
У меня по телу пробегает дрожь.
– Ситуация с Хеми совсем другая, – тихо продолжает Натаниэль. – Она новичок. У нее нет фанатов, которые могли бы ее поддержать – по крайней мере, пока. Поклонники ХОХО совсем другие. Они меня прикроют.
Я качаю головой:
– Ты не знаешь наверняка. Что, если ты ошибаешься? Что будет с Суном, с Джеву, с Йонмином? Разве тебя не волнует, как повлияют на них твои поступки?
Эта мысль его, судя по всему, не посещала, потому что он опускает голову.
– Ты отталкиваешь меня ради моего же блага, и я не могу это принять, – говорит он.
– Но ты примешь, если я скажу, что думаю и о себе?
– Нет.
– Натаниэль!
– Тебя что, серьезно волнует, что говорят о тебе незнакомые люди в интернете?
– Один человек? Нет. Пятьсот человек? Да!
Я набираю в грудь побольше воздуха.
– Дело не только в этом. У меня есть обязательства перед компанией, – встреча с мамой напомнила о том, что однажды я дала ей обещание. – Я больше потеряю…
– Я потеряю
Он злится и говорит явно на эмоциях.
Он собирает мусор и заходит в магазин, а вернувшись, не ждет меня, устремляясь вверх по холму.
Не знаю, в чем дело – может, сказался сегодняшний стресс, а может, меня расстроила ссора, но из глаз у меня начинают катиться слезы.
Я останавливаюсь возле увитой виноградом стены рядом с воротами и окликаю его.
Должно быть, Натаниэль слышит, как дрожит мой голос, потому что он оборачивается и, помедлив, подходит ближе.
– Прости. – Он обнимает меня, и теплое дыхание щекочет мне макушку. – Я не хотел доводить тебя до слез.
– Мне страшно.
– Мы можем проявить осторожность. Можем держать все в тайне.
Я качаю головой:
– Не сможем.
Натаниэль крепче прижимает меня к себе, а потом отпускает, отступая на шаг.
– Я лучше пойду. Если я останусь, то захочу снова обнять тебя, захочу… – он рвано выдыхает. – Я заберу свои вещи.
Шмыгая носом, я киваю:
– Я подожду тебя снаружи.
Несколько минут спустя передняя дверь открывается, и Натаниэль снова выходит. При виде спортивной сумки в его руках у меня снова наворачиваются слезы на глазах.
– А как же папарацци? – спрашиваю я.
– В последнее время их не видно, по крайней мере, в последнюю неделю.
Значит, он мог съехать неделю назад, но остался. Потому что хотел.
– В среду я устраиваю вечеринку по случаю выхода моей песни. В отеле «Совон». Придешь?
– Да.
Я хочу быть рядом в этот момент.
Вид у Натаниэля такой, будто он хочет сказать что-то еще, но сдерживается.
Он не прощается – и я тоже. Я смотрю, как он идет вниз по холму, в сторону главной дороги. Когда он поворачивает за угол, исчезая из виду, я опускаюсь прямо на землю и наконец позволяю себе не сдерживать слез.
Глава двадцать девятая
На следующее утро я просыпаюсь с красными, опухшими глазами, вся заваленная мягкими игрушками. Снизу доносится тихое жужжание пылесоса – должно быть, оно меня и разбудило. Выудив телефон из-под Среднего Тоторо[74], я пишу сообщение аджумме. «Плохо себя чувствую. Побуду в своей комнате».
Она не отвечает, но полчаса спустя раздается стук в дверь.
Аджумма приносит на подносе закрытую каменную миску и стакан воды. Поставив поднос на прикроватную тумбочку, она кладет ладонь мне на лоб и цокает языком.
– Температуры нет.
– Просто голова болит… –
Она неопределенно хмыкает в ответ и протягивает мне две белые таблетки. Я проглатываю их, запивая водой.
Аджумма не спрашивает, почему у меня опухшие глаза и куда делся Натаниэль, хотя наверняка заметила, что его спальня пуста. Вчера вечером я зашла в его комнату и, увидев аккуратно заправленную кровать, разрыдалась с новой силой. В комнате не было ни пятнышка, будто он никогда там и не жил.
А виновата во всем я сама.
– Я приду проведаю тебя чуть позже. – Аджумма гладит меня по волосам и выскальзывает за дверь.