Ася (СИ)

— Где? — похоже, Юрьев вспомнил юные года и решил с пристрастием допросить того, кого назвал мудилой несколько часов назад в порыве злости или страсти, на тихом пляже, там, в том «нашем месте», где мы по воле случая остались с ней наедине. — Ты, что, признался ей в любви? Заверил в настоящем чувстве и пообещал златые горы, если она окажет тебе честь? Костя, ты слышишь, что он визжит?

Не глухой! Всё ясно.

— Фрол, это форменный пиздец! Совсем, что ли, разум потерял? Так быстро, да ещё здесь. Ты поэтому сюда так рвался? — продолжает Ромыч.

Вероятно! Уверен, что Инга по большому женскому секрету проболталась Саше о том, где собирается провести осенний день. Наивная! Глупышка! Так непредусмотрительно и опрометчиво себя сдала.

— Так я тебе и отчитался. Отвали! — толкается Сашок. — Идите на хер! Что надобно? Тридцать три несчастья вам за пазуху. Чего уставился? Греби!

— Некуда идти, — вступаю, по ощущениям, очень своевременно. — Прекрати истерику, великий начфин. Может, твоя Терехова была не в настроении? Ты всё предусмотрел, когда утробным голосом вещал щедрое рационализаторское предложение? Критические дни, например. Неудачную перемену платья. Слезливый эпизод в телевизионном мыле. Непростой момент в главе Ремарка. Что-то из разряда: «Пат умерла на заре, очень рано. В четыре часа утра чахоточной, хи-хи, не стало». А?

— Ты… Ты… М-м-м, — мычит старик. — Ни черта себе сравнил!

— А что не так? — играю в переглядки с начбезом, будто разыскиваю давно утерянное слабое звено и греческую пятку. — Как вариант, надули девоньку с поставками? Не реви, старик, прорвёмся.

— Что ей нужно? — теперь он обращается ко мне, прищурив левый глаз.

— Откуда я знаю! — отстранившись, молниеносно отвечаю. — Ты не мог бы… Слишком близко, Фрол. Я не привык, что крупные и потные скоты, вроде твоей персоны, так грубо нарушают личные границы и переходят к недозволенному.

— Вот ты, босс, трижды женатый хрен…

Звучит, как чёртова издёвка и форменное оскорбление!

— Саша-Саша, очень осторожно сейчас, — его в плечо легко толкает Ромка. — Если что-то по делу, то, как говорится, милости просим и пожалуйста, но если для того, чтобы сбить пену, спесью наградить, а после поглумиться и по-дебильному поржать, то лучше не начинай. Давай-ка оставим переход на непростые личности. Ты и так сегодня дел наворотил.

— Не забыл, да? — телёнком бычится Фролов. — Выбрал время, чтобы поквитаться? Решил, что можешь, потому что в чем-то преуспел? Ты даже с ней не спишь, Ромашка. Тебе, дружочек, сорокет, а ты, рассматривая пошлые журналы, надрачиваешь медфляжку, шипишь и стряхиваешь белый сок. Все уже в определённом курсе, какие у тебя дела, придурок, в медицинском центре. Не стыдно? Держишь Ольгу на коротком поводке, изображаешь сталкера, ревнуешь, сторожишь её покой и, блядь, боишься прикоснуться. Брезгуешь? А твой стручок скольких баб, перфорируя, в гостиницах таранил? Подумаешь… Ничего такого, Юрьев! Я бы гордился своей женщиной.

— Гордись и делай это молча, — посматривая исподлобья, спокойно говорю. — Мы когда-нибудь сменим тему? Что там по предложению, Сашок? То, что пресмыкаться ты не стал, это мы, — встречаюсь взглядом с Юрьевым, затем легко киваю, — и без объяснений поняли.

— Престарелая Марго, Ольга, эта Ася, Инга, канувшая в Лету Юля, кто ещё? Все эти стервы одним миром мазаны.

— … — Юрьев сжимает пальцы, формируя из расслабленной ладони увесистый мясной кулак.

— Нечем крыть, Роман? Или скажешь, я не прав? Костя?

Ищет, видимо, поддержки, выклянчивая сострадание. А хрен тебе, козёл!

— Тебе-то что за дело? — дергаю финансового воротилу за рукав. — Это чужие проблемы. Прекрати! Ведешь себя, как отвергнутая дама. Подумаешь…

— Пошёл ты…

Да и пошёл! Вернее, я ушёл, оставив Асю на кровати в нашей спальне. Она уткнулась носиком в подушку и засопела, как только я убрал из-под её головки руку. Мне нужно было проветрить мозг, вот я и выперся во двор, где застал двух мужиков, сидящими на широких ступенях, ведущих в огромный гостевой дом.

— Деревня большая, ото всех насилу отбрехался? — сипит Роман. — Странно, что до великих тёток не дошли. Например, княгини, царицы, королевы. Свет клином, что ли, на Тереховой сошёлся?

— Уж кто бы говорил.

Определенно замечаю, как Юрьев, прикусив язык и клацнув острыми зубами, мгновенно затухает.

— Что не так? Где ошибка? Где? Где? Где? Я дал ей волю, но всё-таки следил. Понимаешь?

Если откровенно:

— Нет.

— Ненавязчиво. Присутствовал в её жизни, но не мешал, давал ей дышать.

Сколько он с ней знаком? Месяц, два? Да нет же! Вероятно, три!

— Ты ей баланс, что ли, сводил? — высказываю вполне себе жизнеспособное предположение.

— Нет.

— Он просто рядом спал! — задрав повыше нос, как на политическом собрании, говорит Роман.

— И где я, чёрт возьми, ошибся? — похоже, Фрол ищет на моём лице ответ.

— Это не контрольная работа, писюша. Прекрати!

Не экзамен, не защита, не атака. Обыкновенная, временами очень непростая, жизнь. Чего ещё? Жалкое существование, слабость, скука, мразота.