Ася (СИ)

«Скажи мне, Костя, как ты переносишь одиночество, и я скажу, каков ты человек» — отец любил пофилософствовать. За всю насыщенную на события жизнь довольно много прочитал белиберды, транслируемой для таких, как он, незамысловатым шрифтом Брайля, а временами на неокрепшем в моральном плане парне, каким я был до восемнадцати, возможно, больше лет, оттачивал свое ораторское мастерство.

— Ты жениться, что ли, хочешь? — спрашиваю, давясь ненужным смехом. — Боишься остаться один?

— На этой женщине — хочу! — гордо и открыто заявляет. — Не боюсь! Вы, сука, мне загнуться не дадите. И вообще, я знаю, куда ты ведёшь.

— Интересно-интересно? — не отрывая от него свой взгляд, лезу в задний карман домашних брюк за пачкой, в которую предусмотрительно воткнул большую зажигалку.

— Пустой человек, да?

— Не вижу связи, — мотаю головой, наощупь подцепляя пальцем сигарету.

— Одиночество плохо переносят только пустые или недалёкие люди. Им крайне необходима обратная связь. Брякнул ересь и ждешь стремительного восхищения. Живут от общественной подпитки, словно батарейка, которая заряжается ежедневно от человеческого аккумулятора.

— Я так глубоко не копал, Сашок. Видимо, я пустой, — парирую, пока возможно.

— А цельной личности плевать на возгласы толпы. Она сама по себе! Живёт и этим наслаждается.

— Эгоист, пожалуй, — с застывшим взглядом на его лице, шепчу. — Что скажешь? Не прав? Потому, что с тобой не соглашаюсь?

— Кому как, босс! Некоторые называют это самодостаточностью, уверенностью, силой. И уж точно, не одиночеством, пустотой или эгоизмом. Устаревший взгляд на вещи. Блин! Всё же вытянул на откровенный разговор! — откинувшись назад, согнув в локтях руки, он упирается в стык двух ступеней, формируя из своих предплечий и плечей слишком острый угол.

— Саш, ты в неё влюбился? — внезапно Юрьев продолжает.

— Да. Влюбился, Ромыч, — повернув к нему лицо, не виляя, отвечает. — И что? Осуждаешь? Насмехаешься?

— Вообще-то просто так спросил.

Охренеть! Сашок ведь даже этого и не скрывает! А я, прикуривая сигарету, вдруг очень неожиданно припоминаю, как выболтал по воле случая слова, о которых всё же предпочёл бы в тот момент благоразумно умолчать. Но неожиданно другое! Ася, по-моему, ни черта не поняла. По крайней мере, когда я разорвал с ней поцелуй и отклонился, чтобы заглянуть в её глаза, наполненные до краев красивыми слезами, то не заметил в них ни радости, ни гнева, ни счастья, ни подобия ярости и злости, ни долбаной эйфории, в которую они погружаются, стоит лишь нам сказать о том, как сильно:

«Я люблю тебя!».

Зато она стремительно вскочила и гордо распрямилась, затем сошла с подстилки, поправила завернувшиеся на лодыжках свободные по крою брюки, взбрыкнув слегка, вдруг резко отвернулась от меня, и пошла, повиливая бедрами, к кромке про что-то шепчущего моря.

В какой-то непростой по содержанию момент мне показалось, что я, наверное, должен воздержаться от дальнейшего разговора, уйти, покинуть на хрен пляж, исчезнуть с горизонта, испариться, замылить поле зрения и не отсвечивать, по крайней мере, в этой жизни ближайшие два-три-четыре дня. Однако уже дома, где-то через два часа после неожиданного признания, жена вообще не проявляла признаков агрессии, недовольства, не изображала роковую женщину, обиженную на то, что несвоевременно сказал ей муж, и даже позволила себя обнять, по общему подсчету — пару-тройку раз.

Осуществив обязательную вечернюю рутину, мы улеглись с ней на диван, чтобы потюлениться и посмотреть очередную серию слезливого, но качественного по картинке, современного отечественного сериала. Ася закемарила, в общей сложности, через неполных полчаса. Улегшись на плечо, она сомнамбулически водила по моей груди теплой маленькой ладошкой, периодически сжимая мою сиську, проверяла тонус мышц и реакцию на необычный стресс, в который я каждый раз, как доброволец, погружаюсь, когда укладываюсь рядом и знаю, что секса, согласно назначениям, увы, не будет. Он нам по наставлениям её врачей категорически противопоказан. Боюсь, что долго так не продержусь. Мне недостаточно оральных, хоть и взаимных ласк. Желаю большего и с полным, черт возьми, проникновением.

— Жить без неё не можешь? — перехватив инициативу и подкатив глаза, почти по-женски лепечу.

— Да.

— А если хорошо подумать? — Рома лезет в морду к Саше, напирая финику на переносицу своим чугунным лбом.

— Пошёл ты! Считаете, что только вы способны носить на пальце драгоценную удавку? Я, мол, кобель, высшей гильдии козёл, навигатор по женским эрогенным зонам, осеменитель тёлок, у которых между ног зудит, под настроение — писюша, старичок, ФролУша? М?

— Мы этого не говорили, — переглянувшись с Юрьевым, в ответ хриплю. — Что произошло?

— Ни хрена! В том-то и дело, что оглушительная тишина, а следом — долбаное слово «нет»!

Не беда!